— Кровь кабана и сырое голубиное яйцо, — говорит она. — Джек говорит с похмелья самое то.
— Джек говорит то, Джек говорит сё, — бормочу я.
Я оглядываюсь, в кабаке никого нет кроме нас с Эм.
— А где все?
— Запрягают лошадей, — отвечает она. — И Айк послал всех опустившихся на дно сволочей покаватца сразу же с наступлением рассвета.
— Эй! — одергиваю я её. — Следи за языком!
— Но Айк их сам так назвал.
— Плевать. Ты ж не Айк. А теперь дай мне руку.
С помощью Эмми я медленно поднимаюсь на ноги. Никогда еще за всю свою жизнь я не чувствовала себя так отвратно. Во рту как будто гнездо ласк, ноги ватные, а голова тяжелая, как будто туда камней насовали. По крайней мере, по голове уже не бьют кувалдой. Может быть, варево Джека делает своё дело.
Когда мы плетемся к двери, я вижу утренний яркий солнечный свет. Мы выходим наружу, и солнце режет мне глаза. Я поднимаю руку, штобы защититца от него. Я прищуриваюсь, штобы разглядеть, чем все занимаютца.
— Утро доброе, — хриплю я.
Айк присвистывает. Эш смеетца.
— Ой-ёй, — сочувствует Эпона. — Бедняжка.
Она прекращает снаряжать своего коня.
— Пойдем со мной, — говорит она.
Она берет меня за руку и ведет к бочке с водой.
— Прости за это, — говорит она.
А затем, не говоря больше не слова, она кунает мою голову в воду. Я выныриваю, хватая ртом воздух, а она кунает меня снова.
Холодная вода приводит в себя, словно удар пощечины по лицу. Когда я выныриваю второй раз, то ору,
— Какова черта ты это делаешь?
— Извини, — говорит Эпона. — Наверное, мне следовало бы предупредить тебя.
Если бы подобное попробовал бы сделать со мной кто-нибудь другой, то порвала бы на ошметки, но Эпона добрая душа. Я знаю, што она только хочет мне помочь.
— Всё, хорош, — говорю я. — Спасибо. Я ...чувствую себя намного лучше.
И к моему удивлению, так оно и есть.
Я ныряю в бочку еще пару раз, затем споласкиваю плечи и руки. Как раз к тому времени, когда я заканчиваю плескатца, рядом оказываетца Томмо. Он протягивает мне грубую тряпку, и пока я вытираюсь, он не отрывает взгляда от земли.
Когда я заканчиваю, то прикасаюсь к его руке. Он смотрит на меня. У него самые прекрасные глаза из тех, што мне доводилось встречать - темно-карие, почти черные, обрамленный длинными ресницами. Глаза как у оленя. Слишком красивые, штобы принадлежать пареньку.
Я улыбаюсь ему.
— Спасибо, — говорю я.
Его тонкое лицо всё заливаетца румянцем. Он втягивает голову в плечи и стремглав несетца прочь.
За моей спиной раздаетца голос Джека и я от неожиданности подскакиваю, как ужаленная.
— Да парню не устоять против твоих чар, если ты будешь ему так улыбатца.
Я оборачиваюсь. Он ближе, чем я думала. Мое дурацкое сердце ускоряетца. Он прислоняетца к стене, засунув руки в карманы. Цвет его глаз сегодня не серебристый, как у лунного света. Они темнее, больше напоминают серый холодный камень.
— Очень смешно, — говорю я, делая вид, што очень занята поправлением своей одежды.
— Томмо - одинокий парнишка с чувствительным сердцем, — говорит он. — Найди кого-нибудь другого, штобы попрактиковаться в умении обаятельно улыбатца.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — говорю я.
— Тогда позволь мне внести ясность, — говорит он. — Выбери кого-нибудь своего возраста, Саба.
— Што? — спрашиваю я. — Тебя например, полагаю?
Мы долго пялимся друг на друга. А потом я перевожу взгляд на его губы и мне кажетца, што я не могу оторвать от них глаз, и я больше ни о чем не могу думать, кроме как о том, как почувствовать их на своих губах. А потом он гворит.
— Нет, не меня. Мне больше не нужны твои улыбки.
Это как пощечина. Я не могу ничего придумать, што бы на это ответить.
Он идет запрягать Аякса.
Я стою, где стояла и пялюсь вникуда.
Как и всегда, когда Джек рядом, камень сердца окатывает мою кожу жарой. Но на этот раз, меня так же бьёт дрожь. Иза холодности его глаз.
Я спрашиваю у Айка, не собираетца ли он заколотить свою таверну, чтобы та простояла в целости и сохранности, пока Томмо не вернулся, но он говорит, што у него нет намерений сюда возвращатца. Всё што он делает, это плотно закрывает старую разбитую дверь, штобы не пустить непогоду внутрь.
— Што и всё? — спрашиваю я. — Ты возьмешь и вот так оставишь свой кабак?
— О, он долго пустовать не будет, — говорит Айк. — Кто-нибудь да придет сюда и приберет его к рукам. Да я и сам так же поступил. Шел по дороге, в поисках ночлега на одну ночь и попал в это место. Судя по всему, эта лачуга пустовала несколько лет. На следующие утро я уже подметал здесь пол и прежде чем осознал, чё произошло, стал заправлять таверной. Нет уж, я пробыл здесь довольно долго. Мы с Джеком поговорили об этом прошлой ночью. После того, как мы разыщем твоего брата, мы с ним снова отправимся в путь. Возьми Томмо с вами.
Он пихает меня локтем под ребра.
— Если уж говорить честно, — говорит мне он, — Меня ждет одна барышня. Самое прекрасное существо, которое когда-либо рождалось в этом мире.
— Случайно не... Молли Пратт? — спрашиваю я.
Он прижимает руки вместе, поднимает глаза к небу.