Кроваво-красная машинка

Нервы были так напряжены, что я не надеялся снова заняться исследованиями. И все же мне надо было добраться до этажерки у противоположной стены. Пошатываясь, я прошел весь чердак и уцепился за этажерку. На ней стояло видимо-невидимо игрушечных автомобилей марок «Динки тойс»: «Аронд», «Бьюик», «ДС» и «Дофин». Одна из игрушек, ярко-красная, привлекла мое внимание. Это была машина моего отца: «Альфа Ромео Джульетта». Она стояла на книге в темно-синем кожаном переплете с золотым обрезом. Можно было прочесть название: «Братья Тэмптон». Я открыл рюкзак и с трепетным возбуждением осквернителя могил сунул в него и машинку, и книгу.

«Отход через слуховое окошко в 23.40. Путь загораживают две скамейки типа “школьные”».

Перешагнув через них, я оказался под самым слуховым окном. Тут я мгновенно почувствовал, как сильно хочу вырваться из духоты чердака и вдохнуть свежий ночной воздух. Нет ничего проще: мне было достаточно вскарабкаться на ящик, оттянуть маленький засов и, отворив окно, закрепить его, подложив железный брусок, как раз для этого и предназначенный. Я сразу ощутил порыв свежего ветра. Мне показалось, что звезды сияют ярко как никогда. Я стоял на краю неба. Легкий шум сзади заставил меня вздрогнуть. Я направил луч фонарика на люк и потом быстро обвел весь чердак. Нет, ничего. Я спрыгнул с ящика, на который забрался, и обследовал его содержимое. Книги и вырезки из газет. Мой взгляд упал на одну статью, обведенную красной ручкой: «Музыкальный мир потерял одного из лучших исполнителей. Прошлой ночью виолончелист Максанс Азар вместе с супругой стали жертвами трагического…»

На сей раз сомневаться не приходилось — этажом ниже кто-то ходил. Я погасил фонарик. Дедушка? Кто ж еще, больше и некому. Марта слишком боялась меня. Но я тщетно вслушивался, не различая знакомых «тук, тук» трости по полу. Может, он ее поставил? Тишина. Я слушал всеми нервами, натянутыми так, что вот-вот порвутся. Шорох. Что он делает? Что там происходит? Кажется, до меня доносится прерывистое дыхание. Господи, да скорей бы хоть что-нибудь произошло! Пусть явится наконец привидение, грабитель, кто угодно, только не это ожидание, от которого я вот-вот потеряю рассудок. Весь чердак сотрясся от страшного удара: это упала и захлопнулась крышка люка. Мысли проносились в мозгу с молниеносной скоростью: я не заперт, потому что люк открывается внутрь. Но что ждет меня с той стороны? У меня есть нож, молоток. Я смогу себя защитить. Будь он здесь, встань прямо передо мной, — я бы не испугался его.

«Взятый врагом в окружение, я решил разбить лагерь под слуховым окном и приступить к экспертизе моих недавних открытий».

Как и всегда, игра укрепила мою храбрость. Герои не умирают.

Оставаясь настороже, я погрузился в чтение «Братьев Тэмптон». Это был английский роман XIX века, украшенный гравюрами той эпохи. Автор рассказывал историю одной пары, воспитывавшей двоих детей, Авеля и Иосифа. Мать, от природы сварливая, утихомиривала строптивый нрав лишь ради старшего сына, которого боготворила. Зато недостойно издевалась над младшим, у которого, к несчастью, была заячья губа. Дела семейства Тэмптон (так звучала фамилия этих жалких людишек) от главы к главе шли все хуже и хуже, и вскоре отца, мелкого служащего бухгалтерии, уволили. Мать настояла, чтобы младшего отдали рассыльным к стряпчему, Авель же тем временем всецело отдался музыке. Замешанное на ненависти обожание, которое младший питал к старшему, изображалось так душераздирающе, что у меня перехватило дыхание. Автор этих строк знал, о чем пишет.

Я заснул, прислонясь к стене, когда звезды за слуховым окошком все заметней бледнели, а Авель познавал первую любовь с юной Милли. Проснулся я уже средь бела дня. Я замерз. Взгляд тотчас же уперся в закрытый люк. Духи ночи рассеялись, а с ними исчезли и мои страхи. Я открыл люк, в первый миг оторопев: и стул и стол были отодвинуты, и надо было прыгать. Сперва я высунул голову в отверстие, чтобы удостовериться, что кругом никого нет. Потом сбросил вниз рюкзак и наконец спрыгнул сам. Благополучно.

На моей кровати, на самом виду, лежал конверт. Я вскрыл его. В нем был всего один листок, на нем большими буквами надпись: «НЕ ХОДИ БОЛЬШЕ НА ЧЕРДАК, ЭТО ВОПРОС ЖИЗНИ И СМЕРТИ».

Мне пришлось дожидаться окончания занятий в лицее, чтобы вернуться к чтению романа. Я бежал домой, а ранец колотил меня по плечам. Взбегая на лестничную клетку четвертого этажа, где жили Фаржоли, я едва не сбил с ног человека, который спускался. Я посторонился, пробормотав сквозь зубы:

— Простите.

Человек окинул меня взглядом, полным отвращения, и спиной вжался в стену, стараясь держаться от меня подальше. Потом он снова пошел вниз, а я, очень взволнованный, поднялся выше. Что за печать такая у меня на лице, если даже у незнакомцев оно вызывает брезгливую гримасу? Я позвонил в дверь, но мне никто не открыл. Я вынул ключ и вошел. Дедушки и его жены не было дома. Иногда они ходили выпить чаю к соседям.