Кроваво-красные бисквиты

Через несколько секунд вошедший стоял возле столика фон Шпинне и, комкая в руках бархатный картуз, хриплым голосом говорил:

– Прощения просим…

Начальник сыскной поднял глаза:

– Слушаю, – сказал он тихо, без раздражения, хотя причина разозлиться у Фомы Фомича была – обед прервали!

– Я Кислицын, купец, кухмистерские у меня… – бородач говорил, а на каждом слове покашливал. Было видно, непросто дается ему этот разговор.

– Ну и что ты хочешь, купец Кислицын? – держа в руке вилку, но не приступая к еде, спросил фон Шпинне.

– Просьба у нас к вам… – Бородач приложил к груди руку с зажатым в ней картузом.

– Что за просьба? Ты, случаем, не ошибся, братец? Я начальник сыскной полиции, а не Дед Мороз, я просьбы не выполняю!

После слов Фомы Фомича купец какое-то время стоял истуканом и молчал, затем медленно опустился на колени, заговорил протяжно и нудно:

– Не откажите, ваше высокоблагородие, на вас одна надежда, погибаем, если не вы, то будет нам всем каюк…

– Встань! – бросая вилку на стол, приказал купцу начальник сыскной. – Садись вот сюда и поведай мне, от чего вы там все погибаете. Да, но прежде скажи, кто это – все?

Купец тяжело поднялся, машинально отряхнул колени, хоть на них ничего и не было, и, усевшись на предложенный Фомой Фомичом стул, принялся рассказывать:

– Мы – это люди торговые: пекари, кулинары, кондитеры… Вон они там стоят, у входа…

Фон Шпинне посмотрел, куда указал купец, и увидел за окном с десяток бородатых людей, точных копий Кислицына. Одни из них стояли неподвижно, как памятники, другие, приложив ладони к стеклу, заглядывали в трактир.

– И чем же я вам могу помочь? – рассмеялся Фома Фомич.

– Вы про Скворчанского слыхали?

– Слыхал, конечно, и что?

– Слезно просим вас, Фома Фомич, заняться этим расследованием…

– Ну, насколько мне известно, этим делом занимается судебный департамент. Если я не ошибаюсь, Яков Семенович Алтуфьев там за старшего, и он, как до меня доходят слухи, арестовал отравителя…

– Да кабы оно было так, то и не стали бы мы к вам приходить, от дел, забот отрывать. Яшка этот, чуда белобрысая, – купец заговорил решительно и смело, без уважения к представителю судебного следствия, – девку эту, Варьку, схватил, пытает ее там, в арестном доме, всех собак на нее вешает, а она только в том и повинна, что дура. А истинный отравитель, он на свободе разгуливает! – сказал Кислицын и при этом звонко ударил тыльной стороной ладони правой руки по левой.

– И кто же, по-вашему, истинный отравитель? – тихо спросил начальник сыскной.

– Известно кто, только я говорить не буду! – резко махнул рукой купец.

Начальник сыскной, потирая подбородок, какое-то время молча смотрел на Кислицына, потом сказал:

– Ну, если вы все сами знаете, то я вам для чего понадобился? Идите к прокурору, к председателю судебной палаты, подавайте петицию, называйте в ней настоящего виновного, и дело с концом.

– Да были мы уже и у прокурора, и у председателя…

– Ну и что вам там сказали?

– К вам послали. Идите, говорят, к фон Шпинне, если сможете уговорить за это дело взяться, то что ж, так тому и быть, а не уговорите, Алтуфьев будет! – хмуро ответил купец.

– Кого подозреваешь, Кислицын? Если фамилию мне не назовешь, дальнейшего разговора у нас не будет, понял?

– Понял, – пробормотал купец.

– Ну, так кого подозреваешь? Ты глазами-то не виляй, отвечай прямо! – начальник сыскной говорил сухо, отрывисто и смотрел при этом на купца по-змеиному – не мигая.

«Правду люди говорили, – думал сидевший перед Фомой Фомичом Кислицын, – от такого не спрячешься, такой всю твою требуху насквозь видит и не смотрит, а десятидюймовые гвозди прямо в душу забивает. Эх, правду люди говорили…»

– Джотто! – разлепив толстые губы, несмело проговорил купец.

– Почему Джотто?

– Так ведь Скворчанский его бисквитами отравился, стало быть, он и виноват, стало быть, его и надобно в арестный дом сопроводить… ведь, не ровен час, еще кого-нибудь отравит!

– В арестный дом, говоришь, сопроводить… – Начальник сыскной задумался, взял в руки лежащую на столе вилку, ковырнул что-то в стоящей перед ним тарелке и после минутного раздумья спросил: – Тебя как зовут-то, купец Кислицын?

– Иван Васильевич…

– Ну вот и скажи мне, Иван Васильевич, раз пришел… – Начальник сыскной снова оставил вилку, но на этот раз ее не бросил, а тихо положил на край тарелки. – Зачем, по какой такой причине Джотто убивать Скворчанского? Назови хотя бы одну причину.

– Не знаю… – после непродолжительного раздумья ответил купец.

– Вот видишь, не знаешь. А почему не знаешь, ты мне можешь ответить? Не можешь. Зато я могу. Ответ очевиден – таких причин нет в природе! Я слыхал о вашем противоборстве с Джотто. Знаю также, что городской голова был на его стороне, а из этого следует, что хозяин «Итальянских сладостей», быть может, единственный в городе человек, который был кровно заинтересован, чтобы голова долго жил и здравствовал. И вдруг ни с того ни с сего он берет и убивает своего благодетеля. Тебе это не кажется странным, Иван Васильевич?

– Так ведь – инородец, их рази поймешь… они порой такое отчебучат…