Кроваво-красный (СИ)

 — Гогрон. — Лашанс отвел взгляд, и его голос, ставший глухим и чужим, на мгновение оборвался. — Они обвинили ее раньше. Я не успел.

 Горло сжала цепкая ледяная лапа, и рушащийся мир дрогнул, оставаясь единым целым только волей вампира, который оцепенел и впился взглядом в грани флакона.

 — Забавно. — Грустная усмешка бескровных губ удержала на грани крика. — Я настолько привык ее ждать, что почти верил... Она гордилась бы тобой. Ее обвинение было серьезным для всех, и ты выдержал. Если бы не этот дурень Гогрон... — Он вздохнул, и стеклянная пробка со стуком упала на пол. — Впрочем, что теперь. Выскажу все, что о нем думаю, при встрече. Ваше здоровье, мои ученики.

 Крик застрял в горле, когда Винсент залпом осушил флакон. Терис только сделала шаг и отстраненно ощутила, что Спикер сжимает ее руку и уже не даст подойти к вампиру ближе.

 — Выведи ее. Дальше сам знаешь, что делать. — Алые глаза посмотрели в последний раз, за миг до того, как вспыхнуло и погасло пламя свечи и захлопнулась тяжелая дубовая дверь.

 Мир рушился, рассыпался прахом и таял в черноте, где единственным настоящим оставалась державшая за плечи рука и сила, заставлявшая идти вперед.

 Коридор. Факелы гасли один за другим, и ворвавшийся в подземелья порыв ветра уносил струйки дыма. Реальность ломалась, оставшееся за спиной пространство сжималось в комок, и оборачиваться было некуда — за спиной стелилась сплошная чернота. Убежище умирало, из дома превращаясь в чужие и холодные руины, в которых не было места даже призракам.

 Мысли утратили образы, из них исчезли лица и имена. Вязкая пустота разрасталась внутри, рождая ползующую по позвоночнику дрожь. Перехватило дыхание, что-то внутри мучительно заныло, но слез не было — было сводящее с ума желание забиться в угол и заснуть. Заснуть и проснуться там, где все по-прежнему или не просыпаться вообще.

 В лаборатории холодным и мертвым светом горели кристаллы, и, когда голубой блик осветил короткий костяной кинжал в руке Спикера, Терис даже не вздрогнула. Взгляд скользнул по незнакомым рунам на клинке, и мысль, что эта вещь тоже рождена Пустотой, не вызвала никаких эмоций.

 Слова, брошенные убийцей, пронеслись мимо, и полукровка отстраненно почувствовала, как ей с силой рвут рукав, обнажая предплечье.

 Неважно, зачем.

 Нож впился в руку пульсирующей болью, полоснул вдоль вен, и по коже побежали, срываясь вниз, ручейки темной крови.

 — Терпи. — Прошипел около уха Спикер, вжимая ее руку в каменный стол своей, рассеченной этим же ножом.

 Терис стиснула зубы, сгибаясь и цепляясь пальцами сведенной судорогой руки за рукав черной робы.

 Боль отрезвляла, иглами впивалась в мозг, заново лепила сознание.

 Кровь, смешиваясь, стекала по камням, неровными дорожками писала начало чего-то нового, приходящего на смену сгоревшей старой жизни. Чего-то, что не обещало быть легким, но обещало жизнь, купленную непомерно высокой ценой, которую придется оправдать.

 Чернота затопила глаза, в последний раз вспыхнул и погас кристалл. Ощущения доходили издалека, отрывочно сообщая о том, что тело еще способно что-то чувствовать в отличие от сжавшегося в комок сознания.

 Зашипело на ране зелье, руку охватил туго и неровно наматываемый бинт.

 Ступени. Ноги шли сами, но она не чувствовала этого, боль в глубокой ране перекрывала все.

 Темнота. Снова единственная свеча в витом подсвечнике, и запах собственной крови повис в воздухе, смешанный с ароматом духов и масел. Под повисшей в пустоте рукой — тяжелые складки покрывала. В зеркале отражаются грани стеклянных флаконов, пестреет цветами небрежно наброшенная на высокую спинку стула ткань халата.

 Все так, как должно быть, не хватает только самой хозяйки. И приближающиеся к двери шаги принадлежат не ей.

 Терис медленно подняла тело, здоровая рука вцепилась в резной столбик, и подогнувшиеся ноги выдержали.

 Распахнулась без звука дверь, и свеча погасла, уронив на стол восковую слезу. Две черные тени переступили через порог, яркий свет факела обжег сухие глаза, но закрыть их сил не оставалось. Смотреть. Смотреть на ставшую отвратительной золотую птицу, на ничего не выражающее лицо Лашанса и капающую с его наспех перевязанной руки кровь.

 Скоро все закончится. Будет утро, будет рассвет, но боль напоминает, что все это не останется в прошлом ночным кошмаром.

 Альтмерка смотрела сверху вниз, взглядом сдирая кожу, разбирая на мышцы и кости, и под на ее обожженном виске дрогнула жилка. Презрительно скривились губы, сузились зеленоватые глаза, и она повернулась к имперцу.

 — Что же, поздравляю. — Ее тон выдавал смесь неверия и легкой досады, но взгляд обрел спокойствие, рожденное знанием того, что теперь ее люди в безопасности. — Слушатель предполагал, что ты докажешь свою преданность. Ты можешь набрать новых людей. Слушатель пришлет кого-то для поддержания порядка. Мы еще обсудим это. А Терис... Ты должен понимать, что Ярость Ситиса...

 — Не приходит к членам Черной Руки. — Ладонь убийцы тяжело легла на плечо. — Терис теперь мой душитель.

Глава 64