Кроваво-красный (СИ)

 Она не ответила, принимая к сведению ответ и оставляя без осуждения или поддержки. Она не давала благословения и не проклинала, продолжая наблюдать и ждать. Может быть, она даже все знала, но не вмешивалась, из Пустоты наблюдая, как ее дети убивают друг друга. У тех, кто шагнул в Пустоту и обрел бессмертие, свои цели. Может быть, она тоже решила провести Очищение, предоставив Черной Руке возможность перерезать друг друга. Зачем? Устала от их грызни, быть может. Или Аркуэн была права, и Мать не одобряла присутствие в убежище неверных, и сейчас его очередь платить по счетам за тех, кого он принял и позволил убивать за деньги, а не во имя Ситиса. И за какие-то свои просчеты заплатили те, кто свято чтил Догматы: Антуанетта Мари, Раадж, Алвал Увани, Хавилстен, Шализ...

 Люсьен Лашанс перевел взгляд на возвышавшийся справа дом. Ему приходилось бывать здесь и раньше, и каждый раз он невольно задавался вопросом, каково это жить так близко от гробницы, где покоятся останки Матери, и слышать ее шепот всегда. Анголим жил и, казалось, умудрялся получать от этого удовольствие. Или умело изображал его, дабы подчиненные не усомнились в великой чести, которой он удостоился.

 Дверь в дом Слушателя открылась тихо, как будто бы охраняя покой вернувшегося из дальней дороги хозяина. Сумрак не оставлял цветов, но позволял безошибочно различить очертания тела на ступенях, черноту застывшей крови и кровавые следы на серости пола.

 Отсутствие надежды подтвердилось и вызвало бы облегчение, если бы не сгустившаяся тень за спиной и не следы на полу, выдававшие шаткую поступь. Встреча лицом к лицу со Слушателем не могла пройти легко, и сомнительная удача, позволявшая безукоризненно легко убивать Спикеров, на этот раз отвернулась от Терис. Она не ушла далеко, спряталась где-то в городе залечивать раны. Едва ли в часовне: идти туда значило бы для нее уже утром оказаться в руках стражи. Оставались два заведения, которые можно было назвать тавернами и бессчетное количество притонов, и оставалось надеяться, что ей хватило ума не сунуться хотя бы в них.

 Хозяйка «Одинокого странника», разбуженная стуком в дверь, долго собиралась с мыслями, отходя от бессонной ночи, и задумчиво катала по прилавку опустевший пузырек из-под скуумы, оставленный кем-то из посетителей. Взгляд невольно ловил ее движения, и из глубин сознания как из мутного омута всплывали утратившие значение и забытые образы, не вызывавшие никаких эмоций кроме гнетущего чувства безысходности.

 Грязь потрескавшихся беленых стен и запах сырости. Бардовое пятно истертого бархата — единственное яркое пятно. Неосторожный шаг, под ногами со звоном перекатывается опустевшая склянка. Это единственный звук, способный привлечь внимание матери, и она поворачивает к нему лицо, исхудавшее и белое, с лихорадочно блестящими от скуумы глазами.

 — Она остановилась здесь вчера. — Стеклянный взгляд заспанной трактирщицы нескоро обрел выражение легкой тревоги, и пузырек исчез под прилавком, а с ним отступили и непрошенные воспоминания. — Третья комната на втором этаже. Не припомню, чтобы она вернулась. Если только совсем поздно ночью, но...

 Она говорила что-то еще, и ее голос долетал до коридора второго этажа и запертой двери. На стук никто не отозвался, и в тишине было слышно, как где-то далеко на улице тяжело шагает патруль.

 Город оживал, и каждый звук отмерял уходящие минуты.

 Терис не дошла до таверны. Не хватило сил, или решила, что и там слишком опасно. Может быть, даже успела понять, кого убивала, и теперь забилась в какой-то угол, покорно ожидая своей участи. Слишком похоже на нее. И слишком много в этом городе мест, где можно исчезнуть с чужих глаз и не дожить до вечера. Слишком много ублюдков всех мастей и глубоких канав, где бесследно пропадают те, кого не должны найти. Ему ли не знать...

 — Может быть, позже вернется. — Трактирщица попыталась обнадежить, когда он спустился в зал. — Вдруг у друзей каких осталась. Можете записку оставить, я передам.

 Память вцепилась в подсказку, и почти без усилий выдала давний разговор в форте. Корнелий не пережил встречи с Яростью Ситиса, и в тот вечер хотелось отослать Терис подальше. Для ее же блага и своего спокойствия. Она тогда сказала, что семьи у нее нет. Упоминала Бравилл. Бравилл и какую-то Роз из местного борделя. Судя по ее словам, других знакомых в этом городе у нее не было, или же Роз казалась самой надежной из всех.

 Терис всегда умела выбирать круг общения.

 Город оживал медленно, как слишком долго пролежавший в воде утопленник, успевший раздуться и отяжелеть. Медленно поднималось над крышами тусклое пятно солнца, медленно ползли по улицам жители, все под стать своим домам — оборванные и блеклые, и на их фоне приезжий торговец казался кричаще ярким пятном. Таким же ярким пятном на фоне позеленевшей от плесени стены была вывеска борделя, выкрашенная в малиновый цвет и резавшая глаз кривизной аляповатых букв.