Кроваво-красный (СИ)

 Терис одарила бретонку испепеляющим взглядом, но удержалась, не проронила ни слова о том, что думала. Молчать,больше молчать, как бы ни хотелось послать фанатичную убийцу на неделю в подземелье на хлеб с водой, чтобы оценила в полной мере достоинства Аркуэн. Хотя...нет, как раз ей было бы там хорошо — ее фанатизм был бы в чести.

 — Я говорила с Корнелием, его вера ничуть не противоречит тому, что он делает. — ответ прозвучал неожиданно спокойно и сдержанно для самой Терис, — В своем ремесле он видит высшее предназначение, в этом, по-моему, совершенно нет вреда.

 — Пока что нет, Терис.— Тейнава медленно оторвал мрачный взгляд от стола, — Марта и Николас тоже были...не нашей веры.

 — И оба предали. Их, конечно, уже нет в живых, равно как и тех четверых, кого убили они. Четверых сильных убийц, преданных Матери и Отцу...

 Терис поморщилась, чувствуя, что разговор заходит в совершенно неприятное ей русло: еще немного, и он скатится в обвинение Корнелия, а то и Альги.

 — Мне кажется, мы зашли слишком далеко. Может, этого брата убили легионеры или Мораг Тонг, а мы уже ищем предателя и начинаем подозревать друг друга...

 — Легионеры не убивают со спины, не подкрадываются ночью. И Мораг Тонг не бывает в тех местах.

 — А как же Ярость Ситиса? — Терис уцепилась за последнее, как ей казалось, самое верное доказательство.

 — Что тебе известно о ней? — в выпуклых глазах Тейнавы читалась печаль и сочувствие — безжалостное, обрекающее, лишающее надежд.

 — Это гнев Ситиса за нарушение Догматов. Наказание.

 — Да, и этот гнев материален. Сгусток силы, призрак, приходящий в ночи. — хриплый голос Тейнавы превратился в зловещее шипение, — И его можно сразить в бою, остаться в живых... Мало кому это удавалось,но... Корнелий хороший воин и немного владеет магией разрушения. Он...мог бы справиться.

 Терис вздохнула, устало опуская голову. Аргументы, казавшиеся неоспоримыми, рушились один за другим, и полумрак давил, как давили взгляды Тейнавы и Мари. Не враждебные, но ждущие от нее согласия и поддержки.

 — Есть и другие убежища, вдруг кто-то из них...

 — Нет, сестра. — Мари с неожиданным от нее сочувствием коснулась плеча, нависая над ней темной тенью, — Убийцы из других убежищ погибали от рук своих давно. Королл, Лейавин, Брума. Убийцы-одиночки, получающие задания через курьеров. Кто угодно, но не наши. Никто из нашего убежища не был убит своими. Зато наши убивали.

 — Двое предателей были убиты, но...это повторится. Пусть даже сейчас Корнелий непричастен ко всему этому, он сорвется. Все неверные срываются, сестра. Поэтому держись с теми, кто верит в Мать и Отца, поверь сама — они защитят.

«Как защитили тех убийц. Верных, преданных и сильных. Убитых неверными».

 — Мне, наверное, пора. — Терис встала, неловко отводя взгляд от лиц брата и сестры, но их разочарование почувствовалось всем существом — разочарование, в котором изначально не было надежды. Она неверная, как бы ни отмалчивалась о своей вере, которой почти не было, как бы ни работала и ни считала Братство своей семьей. А неверные рано или поздно срываются.

Глава 23

Давящий полумрак, поглотивший столовую, и наливающиеся холодом и неприязнью взгляды Мари и Тейнавы выгнали Терис в коридоры и чувствовались до сих пор, как будто бы обладали способностью пронзать стены. Она ускоряла шаг, пытаясь отделаться от ощущения их присутствия, от их слов, до сих пор звенящих в ушах, и была бы рада чьему угодно появлению, но подземелья заволокла гулкая тишина, как будто бы все братья и сестры торопливо покинули подземелья, разогнанные внезапной ссорой.

 Семья... Не такая уж и семья, вопреки всем ожиданиям. Посмеяться бы над своей наивностью, только не до смеха, когда братья и сестры дошли до обвинений друг друга. И от этих обвинений, от ползущего по подземельям давящего страха хотелось бежать, только уже некуда — она сама часть семьи, и уйти от этого нельзя. Нельзя, да и нет желания, только грызущая изнутри тоска и предчувствие чего-то недоброго. Она не уйдет, слишком близки они стали, и она впервые, наверное, впервые за всю жизнь чувствовала на себе ответственность. Не перед законом, не перед чужими ей людьми, а перед теми, кто успел стать своими.