Кровавое безумие Восточного фронта

Однажды мне крупно не повезло. С несколькими товарищами мы работали в подвале вблизи продсклада. После работы нам велели прихватить продукты со склада и занести их на кухню. Я нес ведро с упаковками кулинарного жира. Прибыв на кухню, я поставил ведро и незаметно сунул в карман пачку жира. Куда разумнее было бы просто незаметно слопать его по пути, потому что ремонтировавший плиту каменщик заметил мои манипуляции и тут же стукнул заведующему кухней. Тот вытащил у меня упаковку из кармана, а потом засветил мне оплеуху. Тут появился офицер и заорал: «В карцер его!» Так я и загремел в карцер. Правда, конвоир проводил меня к моей койке, и мне разрешили взять с собой куртку. Все наши уже были там. Я рассказал бригадиру об инциденте. Тот взвился: «Вот идиот! Из-за такой ерунды устраивать спектакль!» Но мне все равно пришлось провести ночь в насквозь продуваемой ветром дощатой хибаре. Охранник запер меня. В тот день я остался без ужина, это было еще полбеды, зато на следующий день мне светило, не позавтракав, идти работать, а это уже можно было считать довольно суровым наказанием. Но мой бригадир Тельхофен не бросил меня в беде. К полуночи он сумел убедить охранника, что, дескать, я важный работник, так что меня никак нельзя оставлять без еды, посему он, бригадир, кое-что должен мне передать. Охранник был в добром расположении духа, отвел меня на кухню и велел остававшемуся на ночь на кухне повару выдать мне двойную порцию каши. После этого вернул меня в карцер. Разумеется, все это было сделано тайком от лагерной администрации.

Много раз мне приходилось сталкиваться с проявлениями русскими доброты, невзирая даже на то, что и сами они жили в те времена не ахти как. Причем эти проявления человечности носили совершенно спонтанный характер.

Самый крупный продсклад располагался в одном из подвалов на стройплощадке. Он круглосуточно охранялся тремя часовыми. Четверых монтажников часто по ночам вызывали для ликвидации очередной поломки в котельной, находившейся в том же самом подвале. Они изготовили свой ключ от склада. И когда сменялись часовые, монтажники умудрялись стащить продукты. Впрочем, у самих часовых тоже было рыльце в пушку — они сознательно закрывали глаза на эти проделки, но исправно требовали свою долю. Но, как гласит пословица: сколько веревочке ни виться, кончику быть. Однажды вышло так, что они, забравшись в склад, наткнулись там на офицера-интенданта. Сами были виноваты, надо было загодя осведомиться у часовых, а они этого не сделали. Только они повернули ключ в замке, как офицер завопил: «Кто здесь?» И, бросившись к телефону, поднял тревогу. Тут же прибежали другие офицеры. Четырех монтажников и начальника караула тут же арестовали, пока на 20 суток. А потом объявили приговор.

Пятерых виновников показали всему лагерю. Майор зачитал приговор: 7 лет лагерей. Короче говоря, их решили примерно наказать. Все пленные, да и охранники открыто выражали сочувствие и солидарность с виновниками — удивляться нечему, и те и другие в той или иной мере выигрывали от этих несанкционированных визитов в продсклад. Вот только не знаю, на самом ли деле все виновные оттянули столь долгий срок.

Хочу рассказать о еще одном досадном происшествии. Однажды нам ни с того ни с сего на обед к супу подали еще и жареную рыбу. Вечером того же дня на поверке, нередко затягивавшейся на час, а то и дольше (дело в том, что выяснялось наличие и местонахождение решительно всех пленных, в том числе и тех, кто был занят на кухне или на внелагерных работах), вдруг поднялась суматоха. Прямо на построении у многих открылась рвота. На меня тоже накатил приступ неукротимой рвоты. Майор и остальные офицеры были явно смущены происходящим. Все понимали, что речь идет о массовом пищевом отравлении, а за это грозила солидная взбучка от вышестоящего начальства. Тут же был вызван врач, а потом и «Скорая помощь». Всем выдали миску с теплой водой, в которую добавили рвотного, и заставили выпить. И вскоре разблевался весь лагерь — в уборных было не протолкнуться, стояла страшная вонь, да и зрелище было не из приятных. Пленных с тяжелым отравлением немедленно отправили в госпиталь, а тех, у кого все ограничилось расстройством желудка или рвотой, освободили от работы. Потом кухню на несколько дней закрыли, в результате нас поили только чаем. Виной всему стала испорченная рыба, которой наелся весь лагерь. Но и это событие, как и многое другое, в конце концов кануло в прошлое.

Зима 1945/46 гг., даже по российским меркам суровая, здорово затрудняла жизнь. Впрочем, у нас теперь было в чем уберечься от холодов — вполне сносная зимняя одежда, которой могло и не быть у наших товарищей по несчастью в других, не столичных лагерях. Валенки мы после работы относили в сушилку, потому что, выйдя на следующий день на работу в мокрых валенках, можно было вполне недосчитаться пальцев на ногах — вмиг бы отмерзли.