Кровавое безумие Восточного фронта. Воспоминания пехотинца и артиллериста Вермахта

Потом, как-то во второй половине дня, когда в очередной раз пришлось сменить позиции — русские насели, как полагается, — мы пытались оттащить пушки в тыл. Миновав какое-то обезлюдевшее село, мы вместе с орудием и лошадьми угодили в самую настоящую бездонную трясину. Лошади по круп увязли в грязи. Несколько часов кряду мы пытались спасти орудие, но тщетно. В любую минуту могли появиться русские танки. Несмотря на все наши усилия, пушка погружалась все глубже и глубже в жидкую грязь. Нам это оправданием служить вряд ли могло — мы обязаны были доставить к месту назначения доверенное нам военное имущество. Близился вечер. На востоке вспыхивали русские сигнальные ракеты. Снова послышались крики и стрельба. Русские были в двух шагах от этой деревеньки. Так что нам ничего не оставалось, как распрячь лошадей и назад к нашим. Хотя бы конную тягу уберегли. Почти всю ночь мы провели на ногах. У коровника мы увидели наших, батарея заночевала в этом брошенном коровнике. Часа, наверное, в четыре утра мы доложили о прибытии и описали, что с нами стряслось. Дежурный офицер заорал: «Немедленно доставить орудие!» Гутмайр и Штегер попытались было возразить, мол, нет никакой возможности вытащить увязшую пушку. Да и русские рядом. Лошади не кормлены, не поены, какой с них прок. «На

войне невозможных вещей нет!» — отрезал этот негодяй и приказал нам немедленно отправляться назад и доставить орудие. Мы понимали: приказ — есть приказ, не выполнишь — к стенке, и дело с концом. Вот мы, прихватив лошадей, и зашагали назад, полностью сознавая, что есть все шансы угодить к русским. Перед тем как отправиться в путь, мы, правда, дали лошадям немного овса и напоили их. У нас же с Гутмайром и Штегером уже сутки маковой росинки во рту не было. Но даже не это нас волновало, а то, как мы будем выкручиваться.

Развиднелось, шум боя стал отчетливее. Через несколько километров нам повстречался отряд пехотинцев с офицером. Офицер поинтересовался у нас, куда мы путь держим. Я доложил: «Нам приказано доставить орудие, которое осталось там-то и там-то». Офицер выпучил глаза: «Вы что, совсем сдурели? В той деревне уже давно русские, так что поворачивайте назад, это приказ!» Вот так мы и выпутались.

Я чувствовал, что еще немного, и свалюсь. Но главное — я был пока жив. По два, а то и три дня без еды, неделями не мывшись, во вшах с ног до головы, форма колом стоит от налипшей грязи. И отступаем, отступаем, отступаем...

Черкасский котел постепенно сужался. В 50 километрах западнее Корсуня всей дивизией мы попытались выстроить линию обороны. Одна ночь прошла спокойно, так что можно было поспать.

А утром, выйдя из лачуги, где спали, тут же поняли, что оттепели конец, а раскисшая грязь превратилась в камень. И вот на этой окаменевшей грязи мы заметили белый листок бумаги. Подняли. Оказалось, сброшенная с самолета русскими листовка:

Прочти и передай другому:

Ко всем солдатам и офицерам немецких дивизий под Черкассами!

Вы окружены!

JL.

ПГ

Части Красной Армии заключили ваши дивизии в железное кольцо окружения. Все ваши попытки вырваться из него обречены на провал.

Произошло то, о чем мы давно предупреждали.

Ваше командование бросало вас в бессмысленные контратаки в надежде оттянуть неминуемую катастрофу, в которую вверг Гитлер весь вермахт. Тысячи немецких солдат уже погибли ради того, чтобы дать нацистскому руководству на короткое время отсрочить час расплаты. Каждый здравомыслящий человек понимает, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Вы — жертвы неспособности ваших генералов и своего слепого повиновения вашему фюреру.

Гитлеровское командование заманило всех вас в западню, из которой вам не выбраться. Единственное спасение — добровольная сдача в русский плен. Иного выхода нет.

Вы будете безжалостно истреблены, раздавлены гусеницами наших танков, в клочья расстреляны нашими пулеметами, если вы захотите продолжить бессмысленную борьбу.