Кровавое дело

— Значит, вам известно, что мой отец отказал громадную часть состояния, которое принадлежит мне, своей незаконной дочери?

— Да, я прочел это.

— Это позорно, ужасно! Неужели закон может терпеть подобные вещи?

— Французские законы позволяют распоряжаться одной третью состояния в пользу незаконного ребенка.

— В таком случае закон ужасен, несправедлив, возмутителен!

— Но ведь документ, находящийся у вас перед глазами, только черновик, — продолжал Пароли, — и поэтому сам по себе не имеет ровно никакого значения. Может быть, ваш батюшка не успел придать этому распоряжению законной силы?

Личико Сесиль просияло.

— Правда, — проговорила она радостно. — Ваше предположение более чем вероятно. Мой отец останавливался в Дижоне одиннадцатого числа, а умер он двенадцатого. Может быть, он только успел поручить своему другу, нотариусу, составить проект завещания, которое намеревался подписать впоследствии? Как вы полагаете, сударь, это возможно?

— Полагаю, что да.

— В бумажнике не было других бумаг, кроме этих двух, — продолжала Сесиль, как бы рассуждая сама с собой.

— Вы полагаете, что в бумажнике должны были быть еще и другие бумаги?

— Да, в нем должна была находиться крупная сумма денег.

— Крупная сумма? — повторил Пароли.

— Да, сударь. Триста пятьдесят тысяч франков банковскими билетами. Триста пятьдесят тысяч франков, украденных у моего отца.

— Украденных кем?

— Его убийцей!

Анджело разыграл комедию удивления и ужаса.

— Значит, Жак Бернье был убит! — воскликнул он.

— Да… Четыре дня назад… на железной дороге. В ночь с одиннадцатого декабря на двенадцатое… возвращаясь из Дижона.

— Ах, какой ужас! Что же убийца? Пойман?

— Увы, сударь, нет. Он даже неизвестен, к несчастью!

— И никого нет на подозрении?

— Открыто по крайней мере никого не обвиняют. Но мне думается, что судьи подозревают одну личность в соучастии.

— Кого же? — с живостью спросил Пароли.

— А вот эту самую женщину, о которой идет речь в черновике моего отца… Анжель Бернье.

Итальянец вздрогнул.

— Вашу сестру!

— О, мою незаконную сестру. Незаконную дочь моего отца.

— Вы знаете ее?

— Я видела ее всего два раза; а две недели назад я даже не подозревала о ее существовании.

— Какой повод для подозрения ее в совершенном убийстве?

— Не в убийстве, а в соучастии.

— Ну да, я ошибся. Я хотел спросить — в соучастии.

— Надо вам сказать, что она живет на этой же улице, в доме № 110, и держит травяную и москательную лавку. Десять-двадцать дней назад мне нужно было купить лекарственные травы; я и отправилась к ней в магазин, совершенно не подозревая, что иду в дом к моей сестре.

Пока девушка говорила, итальянец буквально пожирал ее своим великолепными, страстными глазами.

— Велев отнести ко мне на дом покупки, — продолжала Сесиль, — я, естественно, дала свой адрес и сказала имя, и вот в этот-то самый момент я и узнала от нее, что она незаконная дочь моего отца и что. мы связаны родственными узами.

В кармане у меня вместе с платком была записная книжка, а в ней письмо отца, которое я получила в то же самое утро и в котором заключались самые точные указания о его маршруте, о дне и часе прибытия в Париж, об остановках в пути и даже о сумме, которую он вез с собой. Кроме этого, в письме находился банковский билет в пятьсот франков, который я сама вложила в конверт. Вернувшись домой, я заметила, что потеряла и записную книжку, и все, что в ней заключалось.

— Теперь я понимаю, — поспешил прервать ее Пароли. — Судьи предполагают, что потеря эта случилась именно в магазине вашей сестры и что, воспользовавшись всеми обозначенными там подробностями, она наняла какого-нибудь негодяя, который и взялся убить Жака Бернье и украсть деньги.

— Думаю, что у судей явилась именно эта мысль, — подтвердила Сесиль.

— Значит, Анжель сильно ненавидела вашего отца?

— О да!

— Но по какой же причине? Ведь он был и ее отец!

— Видите, следствием легкой, скоро прекратившейся связи явилась дочь. Мой отец имел слабость признать ее своей, дать ей имя. Но, узнав, что и Анжель в свою очередь отличается скандальным поведением, он отказался от нее совершенно, не желая больше ни видеть ее, ни слышать о ней. Вот откуда у нее эта ненависть и желание отомстить.

— Но мне все-таки думается, что тут одни только предположения, а уверенности ведь нет никакой, — заметил Пароли.

— Да, но эти предположения поразили судей, так же как они поразили и меня, — возразила Сесиль.

— Но вы-то лично что предполагаете?

— Я, конечно, не могу обвинять никого…

— Почему?

— Тут случился один инцидент, который выгораживает Анжель Бернье.

— Могу я узнать, какого рода этот инцидент?

— Конечно. Убийца, покончив с моим отцом, покусился и на жизнь ее дочери.

Итальянец чувствовал себя очень и очень скверно.

— Я не совсем понимаю… — сказал он, вопросительно и несколько робко глядя на Сесиль.