Кровавое дело

— Да, сударыня, прелестный, несчастный ребенок. Ее хотели убить какие-то злодеи.

— Боже мой, Боже мой! — воскликнула Анжель. — О, если бы это была… Если бы я смела надеяться! Сударыня, ради самого Бога, скажите мне, как ее зовут?

Софи Риго бросила на Рене вопросительный взгляд.

— Вы можете ответить этой даме, милая Софи!

— Ваша имя, сударыня?

Анжель хотела ответить, но Рене прервал ее:

— Ваш брат был замешан в дело этой дамы по поводу убийства на Лионской железной дороге.

— Значит, вы madame Бернье? — с удивлением спросила Софи.

— А вы сестра Оскара Риго? — проговорила не менее удивленная Анжель.

— О, сударыня, — с живостью заговорила Софи, крепко пожимая руки Анжель, — благодарите моего брата, благословляйте его! Ведь это он спас вашу дочь!

— Он спас мою дочь!

— Не будь Оскара, ее бы уже не было на свете пять дней назад.

— И она теперь у него?

— Да, сударыня, и туда-то я и наведываюсь — ухаживать за нею.

Леон повторял:

— Я был уверен, уверен, что Эмма-Роза не умерла!

— О, милая, милая, как я счастлива благодаря вам! Как отплачу вам за все то, что вы для меня сделали? Ведите меня как можно скорее к дочери, умоляю вас!

Они отправились вперед.

— Что, она больна? Очень больна? — спрашивала по дороге Анжель.

— Да, больна! Но радость увидеть вас будет для нее лучшим лекарством и ускорит ее выздоровление.

— Услышь вас Господь!

— Вот здесь, — сказала Софи, указывая на один из домов. Анжель пошатнулась. Она не могла стоять на ногах от сильного волнения.

— Будьте мужественны, сударыня! — ободряла ее Софи.

— В горе у меня всегда хватало мужества, — ответила Анжель, — но в радости у меня его нет.

Глава LXV

ОСЛЕПЛА!

Когда Эмма-Роза проснулась, ей показалось, что вся комната погружена в глубокий мрак.

— Еще день не наступил, — проговорила она. — Попробую уснуть снова. Может быть, это успокоит ужасную головную боль.

И она снова положила на подушку свою головку, всеми силами призывая сон. Но сон не являлся.

Время тянулось мучительно долго, как вдруг забили маленькие часы, стоявшие на камине.

Она прислушалась: часы пробили девять.

— Девять часов! — воскликнула Эмма-Роза и разом села на кровати. — В девять часов, даже в это время года, уже давно должно быть светло.

Она протерла глаза. Глубокий мрак по-прежнему царил вокруг.

Дрожь пробежала по телу девушки, а в уме промелькнула ужасная мысль.

— Нет, — говорила она, стараясь отогнать от себя эту мысль, — нет, это невозможно! Болезнь не могла продвинуться так быстро! О, я хочу увидеть!… Хочу убедиться!

Левой рукой она стала шарить по ночному столику, отыскивая маленькую фарфоровую спичечницу. Она взяла одну спичку и чиркнула ею о стенку.

Спичка затрещала, и распространившийся по комнате сильный запах серы заставил закашляться Эмму-Розу.

Спичка явно зажглась, но бедная девушка не видела, как мелькнул огонь. Она ощутила сперва жар, потом ей обожгло пальцы.

Она бросила спичку, которая упала на пол и потухла.

Обезумев от ужаса, несчастная девушка соскочила с постели и, вытянув руки, принялась ощупью отыскивать окно, которое вскоре и нашла.

Как раз в эту минуту Анжель из окна квартиры Леона Леройе отчаянно кричала:

— Моя дочь! Моя дочь! Моя дочь!

Эмма-Роза, находясь в глубине комнаты, ничего не слышала, но, желая сделать последнюю попытку, подошла к окну и подняла занавес, надеясь, что мрак, царивший вокруг, разом рассеется.

Анжель снова увидела свою дочь, и в то же время ее увидели Рене и Леон, до тех пор приписывавшие видение Анжель галлюцинации.

— Да, я ослепла, окончательно ослепла! — воскликнула несчастная девушка, отходя от окна. — Прощай, жизнь! Смерть зовет меня!

С этими словами она упала на колени.

— Мама, дорогая, — рыдала она, поднимая руки к небу, — я иду туда… Прости меня, мама, как простит Господь… У меня нет ни силы, ни мужества продолжать жить без тебя. В сердце у меня были только две любви, две привязанности — ты и Леон. Я лишена вас обоих… К чему же влачить это невыносимое существование? Я одна в мире, я слепа. Сойдя в могилу, я только сменю один мрак на другой и одно одиночество на другое.

Она стояла на коленях и долго и горячо молилась.

— Тебе, мама, и Леону моя последняя мысль и мое последнее прости, — шептала она и молилась, прося Бога простить совершаемый ею грех, заклиная Его принять ее грешную душу и присоединяя к молитве имена матери и Леона.

Вдруг она встала с колен.

— Теперь я тверда, — сказала она, — я могу идти. По всей вероятности, я найду дорогу до реки, а если заблужусь, то, конечно, первый встречный не откажется указать мне путь и даже довести бедную слепую!

Бедняжечка обошла комнату, как вдруг услышала, что отворяется наружная дверь. Вслед за этим до нее донеслись голоса и шум приближающихся шагов.

Она в испуге отшатнулась, недоумевая.

Дверь отворилась, и на пороге показалась Анжель, а за нею — Софи и молодые люди.

— Дитя мое! — воскликнула Анжель. — Это я! Твоя мать!

— Слава Богу, — говорил в то же время Леон, — наконец-то мы вас снова нашли!

Эмма-Роза громко вскрикнула. Она не видела лиц, но зато сразу узнала голоса.

— Мама… мама… — говорила она, протягивая руки.