Кровавое дело

— Мне и думать-то нечего, — возразил старик Грийский. — Я, не колеблясь ни минуты, отвечу вам да, да, и тысячу раз да! Я видел вас за работой и, наконец, много слышал о вас от наших собратьев, которые, несмотря на всю свою зависть, все-таки не могли не отдать вам должное. Я уже говорил, если вы только припомните, что ваше место первое среди современных окулистов. Смелость соединяется у вас с осторожностью, а это большая редкость. Еще немного практики, и вы по справедливости будете считаться первым хирургом. Я вполне одобряю ваши теории и полагаю, что применение их в таком заведении, как мое, приведет к самым чудесным результатам. Это мое непоколебимое убеждение. Вот все, что я могу сказать о вас как о докторе.

— Остается еще поговорить о человеке, — заметил Пароли.

— Да.

— Вы не доверяете мне как человеку?

— Да, это правда.

— Но почему же?

— Справедливо ли, нет ли — не знаю, но вы пользовались самой убийственной репутацией. Может быть, это несправедливо?

— Не могу сказать, чтобы было совсем несправедливо, но, во всяком случае, крайне преувеличено. Впрочем, имейте в виду, что, кроме клиники и больницы, где про меня распускали подобные слухи мои достойные коллеги, этой дурной репутации не существует больше нигде.

— Но она существует вообще. Уж и это очень дурно.

— Я изменил во многом свой образ жизни. Многих дурных сторон, достойных порицания, в ней уже нет, и я знаю, что моя сила воли предохранит меня от новых падений.

— Я очень желал бы этого ради вас и поздравляю с решением начать новую жизнь. Вы и представить себе не можете, сколько вы от этого выиграете.

— В таком случае вы, не колеблясь, согласитесь передать мне ваше заведение, если я обязуюсь сохранить за ним доблестное наименование «Лечебница доктора Грийского»?

— Этого мало. Вы должны выполнить еще и другие условия.

— Вы желаете сделать меня сперва компаньоном?

— О нет! Преемником — да, компаньоном — ни за что. Я столько работал на своем веку, что чувствую себя гораздо старше своих лет. Я хочу отдохнуть, уехать совсем из Франции и поселиться в Варшаве, где родился и где желал бы умереть. Но ведь вам известен мой ультиматум.

— Деньги?

— Да.

— Сколько?

— Я, кажется, уже говорил: двести пятьдесят тысяч франков.

— Это очень много!

— Напротив, это очень мало. Стоимость одного только здания. Ведь это золотое дело для того, кто его приобретает! Вы знаете, что будете миллионером через несколько лет.

— Хорошо! Но если я попрошу у вас отсрочки в платеже?

— Я откажу вам самым решительнейшим образом. Покидая Францию, я не желаю оставлять за собой никаких денежных расчетов. Мое решение твердо раз и навсегда: все или ничего! Или я окончу свой век в Париже, или же я уеду отсюда и совершенно отрешусь от своего заведения, порву с ним всякие связи. Это уж дело моего преемника. Итак, не будем тратить время на бесполезные разговоры. Есть у вас двести пятьдесят тысяч франков?

— Нет.

— В таком случае прекратим бесполезный разговор, мой дорогой и уважаемый коллега.

Грийский уже намеревался встать, желая этим показать, что аудиенция окончена.

— У меня нет двухсот пятидесяти тысяч, но есть двести тысяч франков, — поспешил прибавить Анджело.

— А! Вы получили наследство?

— Нет. Я нашел богатого человека… поручителя… Но он может располагать только этой суммой. Послушайте, дорогой мой учитель, вы теперь богаты, имеете большое состояние, приобретенное доблестным, честным трудом. Что для вас пятьдесят тысяч франков больше или меньше? Капля в море! А делая мне уступку, вы заслуживаете мою вечную, безграничную благодарность и, кроме того, будете иметь сознание, что облагодетельствовали меня навеки. Разве это для вас ничего не значит?

Грийский усиленно думал в продолжение нескольких минут, показавшихся бесконечными.

— А те двести тысяч франков, о которых вы мне говорите, действительно могут немедленно поступить в ваше распоряжение?

— Они уже находятся в моем распоряжении.

— Ваш поручитель не откажется в последнюю минуту? Ведь это нередко случается!

— Как же он может отказаться, когда деньги у меня в кармане? И если вы приготовите квитанцию, я мог вручить вам их сию же минуту.

— А! Ну, это совершенно другое дело! Скажите, если бы я принял ваше предложение, то когда бы вы пожелали вступить во владение лечебницей?

— Когда это удобно для вас.

— В таком случае чем скорее, тем лучше, вот что для меня было бы удобнее всего.

— По мне — хоть завтра!

— Отлично! А вы соглашаетесь на условие, на мое главное условие? То есть что лечебница сохранит мое имя и будет носить его, пока я жив?

— Я сочту это за честь, как для лечебницы, так и для меня лично.

— В таком случае мы можем с вами сойтись.

— В самом деле?! — радостно воскликнул Пароли.

— Да, можете считать это дело решенным. Я принимаю двести тысяч. А теперь позвольте поговорить с вами по душам. Вы позволите?

— Не только позволяю, но даже прошу, дорогой учитель.