Кровавое евангелие

Паника от этого богохульного действа придала ему силы для того, чтобы не захлебнуться в волнах этого кровавого прилива и сохранять поле своего зрения ясным. Биение его собственного сердца, ускоренное приливом ее крови в его жилы, замедлилось… еще больше замедлилось… и остановилось.

Элисабета лежала под ним, ее мягкое тело казалось золотым в свете камина. Черные волосы разметались по кремовым плечам и по каменным плиткам пола.

В комнате стояла мертвая тишина. Но такого не могло быть.

Ведь он всегда слышал равномерное биение ее сердца.

Шепотом он произнес ее имя, но на этот раз она ему не ответила.

Ее голова была откинута на сторону, и это делало видимой кровавую рану на ее горле. Рука Руна потянулась ко рту. Впервые за много лет он нащупал в нем клыки.

Это сделал он. Он взял ее жизнь. Ослепленный порывом страсти, Рун перестал быть собой, хотя до этого был уверен в своих силах — особых силах, на что всегда упирал Бернард, — был уверен в том, что не нарушит эдикт, обязывающий всех членов его Ордена соблюдать непорочность и целомудрие, дабы не давать волю зверю, дремлющему внутри каждого из них.

И что в результате? Он оказался таким же слабым, как и другие.

Рун смотрел на неподвижное тело Элисабеты.

Гордыня убила ее, так же как и его зубы.

Он положил ее остывающее тело на свои колени. Ее кожа сейчас была еще более бледной, чем при жизни, длинные ресницы чернели на белых щеках. Ее прежде красные губы сейчас были розоватыми, как ручка новорожденного младенца.

Рун качал ее на руках и плакал над ней. Он нарушил все запреты, все предписания. Он дал волю дикому животному, таившемуся у него внутри, — и пожрал свою возлюбленную. Рун представлял себе ее трепетную улыбку, ее озорные глаза; вспоминал ее искусство врачевания, представлял себе, сколько жизней она бы спасла. А вот теперь она, безжизненная и опустошенная, сама лежит перед ним.

Рун представил себе печальное будущее ее ребенка, лишившегося матери.

И все это сотворил он.

Вдруг на фоне шипения и потрескивания камина раз дался невнятный глухой звук. Потом долгий выдох…

Она жива!.. Но ненадолго. Возможно, только лишь на столько, чтобы успеть спасти ее. Сколько раз он терпел неудачи в подобных ситуациях и сколько способов он перепробовал! Но сейчас он должен постараться.

Такое действие было запрещено. Оно нарушало его наиважнейшие клятвы и обеты. Но ведь он уже нарушил свои пастырские обеты, заплатив за это страшную цену. А эта цена возрастет еще больше, если он нарушит еще и клятвы сангвинистов.