Кровавое лето в Бендерах (записки походного атамана)

После окончания школы в 1967 году Александр подал документы для поступления в Качинское военное авиационное училище лётчиков. Но при прохождении медкомиссии его «завалил» отоларинголог. Год работал на Новочеркасском заводе постоянных магнитов шлифовальщиком. В 68-м поступал в Армавирское военное авиационное училище летчиков, но и там из-за некондиционного роста и перебитого носа медкомиссия вновь «завернула» его. Поле этого он ещё год работал грузчиком в центральном гастрономе Новочеркасска. В 1969 году медкомиссия Качинского училища окончательного «подрезала крылья» — с мечтой о небе Александру пришлось расстаться… Но, ой ли? — он перевёл документы и без проблем поступил в Рязанское высшее воздушно-десантное командное дважды Краснознаменное училище имени Ленинского комсомола, куда поступил и его брат.

Надо сказать, что отец не был в восторге от стремления сыновей, с детства мечтавших стать офицерами. Оно и понятно: посаженный в 37-м за два опоздания на работу, после прямо из лагеря «загремевший» в штрафбат и брошенный на штурм «линии Маннергейма», прошедший всю Отечественную и демобилизованный лишь в 47-м году, он не имел никаких оснований любить армию и её главное занятие — войну. Сыновей в их стремлении поддерживала мать.

Из интервью ТВ-передаче «Момент истины», 24 апреля 1994 г.

А. Караулов:«Вы родились в Новочеркасске, и были мальчиком, когда Хрущёв расстреливал рабочих. Неужели после этого Вам захотелось стать военным?»

А. Лебедь:«Ну, давайте ещё 10-летнего мальчика обвиним в том, что он не сделал своевременно правильные политические выводы… Я сидел там на каштане вечером 1 июня 1962 года — в День защиты детей. По каштану прошлась очередь. Которые выше и ниже меня сидели, упали, потому что словили по пуле — по две. Я оттуда свалился третьим, самостоятельно, и взял такую стену, которую и до сих пор, когда подхожу при случае, — чешу затылок: как я её взял? Это потом уже, задним числом разложили: кто кого расстреливал. Я же видел другое: вся центральная улица — тогда была Ленина, сейчас она Московская, — так она вся была разгромлена. Ни одного целого стекла, ни одной целой двери — всё порушено, разграблено…»