Кровавое лето в Бендерах (записки походного атамана)

Женщина, слушая говорившего с кем-то, мужа, прижимала к себе двух малышек, успокаивая, гладила их светлые головушки. В глазах ее стояли слезы…

— … Не хотим испытывать судьбу, — мужчина закончил фразу, перевел дух, пытаясь справиться с душившим его волнением, находясь до сих пор во власти черных воспоминаний о том аде, из которого им удалось вырваться, — Все это надо увидеть своими глазами, никакими словами не передать, что мы пережили. Квартира у нас в центре, так что оказались в самом пекле… Бьют по горисполкому, стреляют по жилым домам, мы с женой и с внучками прячемся в ванной, лежим на полу. Я по квартире, не поднимая головы, только на животе переползал… Мебель, вещи — буквально все (!) в доме разбито, сметено близким взрывом, стены посечены пулями, осколками… На полу сплошное крошево из стекла… Диван загорелся, я его еле потушил — комната вся черная от гари… Посмотрели бы, что с городом они сделали! Гимназия сгорела, депо, бензозаправка рядом была — тоже… Везде пожары! Почтамт выгорел дотла, исполком — это сейчас просто руины!

— … Мы-то издали смотрели на Бендеры, и то ужаснулись утром 20 июня, когда весь город был охвачен пламенем, — заговорила, стоявшая рядом с ними женщина. — Взрывы, сплошная канонада, над городом клубы дыма… Что за звери?!..

— Звери? Не-е-ет… Это фашисты! Они за нами, как за зверями в лесу, охотились… Везде на крышах снайперы. Соседка подошла к окну, приоткрыла штору и пулю получила. А ведь у нее еще в апреле муж погиб, трое ребятишек остались… Трое сирот! Как-то небольшое затишье было, выглянул через окно во двор. Вижу — перебегают двое мужчин, один из них совсем старик, и мальчик лет двенадцати. И тут на них ОПОНовец выбегает. Дает очередь. Старик, как стебель подкошенный, упал. Другой мужик успел за угол дома убежать, а мальчик…, - у говорившего дернулся кадык, — … Он, наверное, растерялся — побежал назад. Так тот его вдогонку очередью уложил, подошел и добил его, раненого… Фашисты они!

Михайлов с Будуновым стояли шокированные услышанным рассказом, молчали.

— Мы два дня в ванной просидели. Девчушки напуганы. Как взрыв — они в рев!

— А родители-то их где?

— Воюют. Дочка тогда до дома дойти так и не смогла, дозвонилась до нас только ночью из крепости. Там госпиталь развернули, а она у нас врач. В нем осталась. Раненных очень много. Звонила нам часто, пока эти гады узел связи из пушек не расстреляли… И Алешка — зять наш, тоже воюет. Он на дежурство ушел — в милиции работает — в тот вечер и началось все. Видели его, когда наши уже в город ворвались. Заскочил домой с солдатом, попросил собрать ему чего-нибудь съестного для гвардейцев. Все эти дни он с ними узел связи оборонял. Спросил, где Аленка, поцеловал дочек, сказал, чтоб мы уходили из города… А уж после того, как в соседний дом попала ракета — много там погибло! — дом-то рухнул…, мы наспех собрались, упаковали вот эти сумки, как могли…, взяли документы, фотографии да то, что за всю жизнь скопили, какие-то несколько тысяч, да золотые сережки, колечки — и, как затихло немного, к мосту — в Тирасполь. Сколько убитых лежало на улицах города! Город весь в руинах, не знаю — остался ли хоть один дом в центре целым? А сколько сгоревших, подбитых танков и бронемашин бросили кишинёвские вояки — ни в каком кино не увидишь столько лежащей на улицах города мертвой, искореженной техники — это ж какие бои были?! Только стихло, как люди из города сплошным потоком ринулись к мосту. Но мало этим зверюгам врезали! Они лишь затаились. Мы только подошли к мосту, как вновь загрохотало, зажужжали пули. Страшно было! Люди бежали по мосту под огнем… Чуть что — падали наземь, я хватаю Наташку — три годика ей, — закрываю собой. Если меня, думаю, подстрелят, так хоть ребенок цел останется… А Ольга, жена, хватает в охапку старшую Светку, та от страха криком кричит, я ей — цыц, голову прижми!.. На мосту одна женщина — до сих пор передо мной ее глаза, полные ужаса, — напротив, бежала нам навстречу, в эту кровавую бойню… Не забуду, как срывающимся голосом она кричала: «Боже, у меня там дети!!!» В общем, не знаю как, чудом уцелели, кое-как добежали до Паркан. Там стало полегче, нас уже автобусы ждали…

— Куда же вы теперь?

— К сватам поедем — родителям нашего Алешки, под Воронежем живут…, - сказала молчавшая до этого женщина, — Сколько мы у них пробудем? Если б знали, что этот кошмар кончится через месяц-два, можно было бы и здесь как-то прожить да вернуться вскорости… Но мне кажется, все это затянется надолго. Не знаю, что будет?

— Югославия тут будет — вот что! — воскликнул мужчина, резко вскинув голову. — Дай Бог, чтоб я ошибся, но мира здесь долго не будет, это уж точно.

* * *

Вадим с Борисом долго молчали — не могли прийти в себя… Видели, что в таком же подавленном состоянии находились и другие казаки группы. Это ж, сколько крови, сколько людского горя!

Услышанные рассказы — много и у каждого свой — огнем прошли через их сердца. Души терзаемые гневом, жаждали мести — святой и справедливой!