Кровавое золото Еркета

Тело под рубашкой сочилось потом, мокрая ткань липла к коже. Да еще тяжесть кольчуги под халатом сильно чувствовалась, давя на плечи — но именно она его уже трижды за этот день спасла если не от гибели, то тяжкого ранения — хивинские стрелы не пробили индийскую сталь, хотя синяки оставили заметные, ребра надрывно ныли.

— Великий хан, мы победили! К нам идут на выручку, полковник Хрущов уже на подходе!

Уздени и ногайцы уже именовали его ханом — а как иначе, если бывший владыка Хивы лежит связанный по рукам и ногам в яме, и его ожидает вполне понятная участь — ведь хан должен быть один, а два это полное нарушение традиций. Один лишний, и он должен умереть — восседать на троне будет победитель. Правда, в Хиве ханы выборные, так ведь эта проблема легко разрешается опять же привычными для Востока методами — все несогласные да потерпят ущерб и умрут, а оставшиеся поднимут его на белой кошме, радостными громогласными криками оглашая воздух. И еще бы им не ликовать — их ведь оставили жить дальше!

— Великий хан! Хивинцы убегают!

Уздени радостно закричали, замахали руками — действительно, хивинская конница перестала кружиться на отдалении, держась за пределом дальности стрельбы новыми пулями — усеянное трупами пространство производило на степняков гнетущее впечатление. И теперь они уходили, вернее, пытались убежать, хлеща плетьми уставших коней. Желание отбить своего хана, попавшего в плен, или отомстить за него, у хивинцев пропало напрочь — слишком кровавым оказался повторный урок.

— Князь, пехота полковника Хрущова на подходе. Шведы, ногайцы и кайсаки преследуют врага. Это победа!

— Нет еще, майор, рано о том говорить.

Бекович остудил своими словами возбужденного Пальчикова, хотя прекрасно его понимал — отбились ведь с трудом, и лишь благодаря отменной выучке ветеранов. Два раза хивинцы перелезали через дувал, отбились гранатами, но раз схлестнулись в отчаянной рукопашной схватке — и там штыки одержали верх над саблями.

— Вот когда возьмем Хиву, тогда и будет полная и окончательная победа! Но до нее еще дойти нужно, и войну продолжать…

— Но ведь хан в плену!

— Чингизидов хватает и без него — и пока их не станет в Хорезме, власть наша будет зыбкой! Да, кстати — достаньте из ям имамов и наших пленников, дайте им напиться — война на сегодня окончена.

Бекович закурил новую трубку, поднесенную ему братом, а уздени принялись доставать из ям узников. Имамы и суфий с учениками первым делом стряхнули песок, потом принялись молиться — от воды они отказались, показав знаками, что напьются позже.

Ну что ж — их дело, но молитва по погибшим воинам тоже нужна — хивинцев погибло несколько сотен. И трупы лежали вповалку вокруг небольшого зеленого оазиса.

— Хан, прости — казначей жив и здоров, а хан…

— Что с Шергази-ханом?!

Бекович оторопело уставился на неподвижное тело, рядом с которым растерянно топтались ногайцы, и сидел, скрестив ноги, казначей Досим-бей, спокойно пивший воду из бурдюка.

Судя по синюшному лицу, бывший владыка Хивы скончался от банального сердечного приступа. День для него действительно выпал нервный, а жизнь, полная излишеств, причем нехороших, оказалась на диво короткой в такой напряженной ситуации.

Бекович только замысловато выругался — планы оказались под угрозой, совсем некстати помер Шергази-хан, избежав уготованной для себя казни. Вот как оно бывает!

Глава 29

— Шергази-хан за свое коварство и глумление над правоверным наказан самим аллахом, пославшим ему позорную смерть! Тебе нет нужды мстить всему народу Хивы, великий хан Искандер! Смягчи свое сердце и даруй невинным пощаду, а слабым свою защиту и покровительство!

— Хорошо, — после долгой паузы отозвался Бекович, внимательно глядя прямо в глаза имамов — свои глаза муллы не отводили в сторону, и это свидетельствовало о многом.

Ведь если те подтвердят, что случилось на переговорах, понятное дело, что в его пользу, то дорога к ханскому трону станет для него очень короткой и лишь немногие из беков не согласятся признать его новым властелином Хивы и будут сопротивляться дальше. Но с ними можно будет покончить уже силой, и тогда любую жестокость ему простят и не осудят — времена такие на дворе, восточное средневековье.

Но есть и другой вариант, крайне пренеприятный!

Тушку так не вовремя помершего хана могут сделать «священной», а его самого, оказавшись в безопасности за стенами Хивы, объявить вероотступником, происками самого иблиса и призвать правоверных к джихаду. Вот тут совсем скверно будет — и ружья с пушками не помогут. Придется убираться из Хорезма, уходить обратно через пустыню до Яика — и какова будет реакция царя Петра на такое возвращение предугадать трудно. Может и обласкает, а захочет, так сам обвинит Девлет-Гирея-мурзу в вероотступничестве. Посадит на кол, или прикажет колесовать — спаси всевышний от такого исхода, да будет милость аллаха!

— И что делать с телом, имамы — отрезать голову и водрузить ее на блюдо, а тело скормить шакалам?!