Кровавые Ангелы: Омнибус

— Да, — кивнул Кейл и протянул руку к груди, где из раны торчала рукоятка боевого клинка, — я собираюсь поступить точно также.

С криком ярости и боли он вырвал нож из груди и рассек воздух. Зеркальной чистоты клинок добрался до горла жреца и глубоко рассек его, вскрывая вены и провода, кость и металл. Кровавый Ангел подался вперед и, в конце концов, отсек Херену голову. Тело Механикум задергалось и рухнуло вниз, выплескивая кровь и смазку.

— Критический всплеск энергии, — сообщил Горолев, услышав звуковой сигнал когитатора.

Кейл молча кивнул. Он перешагнул через обезглавленный труп Херена, подошел к смотровому иллюминатору и вперил взгляд в корабль-улей. Затем воин сотворил знамение аквилы.

— Во имя Его, брат, — послышался шепот.

Он упал.

Где-то очень далеко, в мире плоти, он умирал. Его рвали клешни, в него вгрызались жвала, жуки сверлили керамит доспеха…

На Норда обрушился целый водопад ощущений. Сквозь него с ревом мчалась кровь. Чистая и твердая, как безукоризненный бриллиант, Черная Ярость несла его на врага.

Кодиций никогда не боялся смерти и вот этот момент настал. В этом он был уверен, как никогда прежде.

Вздымающиеся волны темно-красного моря, наползающая мгла черной, глубокой ночи — они настигли его, и он их принял.

Где-то очень далеко, окровавленная, израненная рука обхватила рукоять оружия, готовясь нажать на курок. Послышался глубокий вздох, и курок был нажат.

Да будет так. В пучине алого моря, в кромешной ночи рождалась крошечная звездочка.

Термоядерный заряд, который Норд отыскал в оружейном отсеке, с которым он вернулся в сердце корабля-улья. Настала ему пора показать всю свою мощь.

Новорожденное солнце вспыхнуло, плоть вспыхнула, превратилась в бледный контур, а потом испарилась.

И в этот самый момент, когда все вокруг превратилось в свет, брат-кодиций Норд в сердце своем узрел прекрасного золотого ангела. Ангел протянул к нему руки, приглашая с собой. Чтобы проводить его к славе достойнейшей из смертей.

Дэвид Эннендейл Честь и гнев

Он поднял взгляд на ночное небо над шпилями собора. Звезды светились холодным, безжалостным светом в суровой темноте. Каменная стена у него за спиной была такой же холодной и становилась всё холоднее. Он слишком устал, даже чтобы дрожать, но еще не настолько устал, чтобы замолчать, было еще рано. Оставалось время на то, чтобы рассказать историю. Самое подходящее время.

— Ты никогда не видел Кровавых Ангелов, — произнес Келай Уле.

— Ты знаешь, что не видел, — ответил Харн.

— Тогда ты не поймешь, хотя должен. Это очень важно.

— Почему?

— Цена. Все мы должны понимать, что за всё приходится платить.

— Хорошо, я слушаю, — сказал Харн.

— Я хочу рассказать тебе о прошлой войне, — если бы он посмотрел направо, Уле бы увидел своего внука, но он продолжил смотреть на звезды, — тогда свершилась великая ересь. На Лаудамус пришли космодесантники-предатели. Они верили, что несут высшую правду и высшую справедливость. Их броня была покрыта языками фиолетового пламени, которые будто поглощали розовый цвет истязаемой плоти.

— Безупречное Воинство, — добавил Харн.

— Ты слушаешь, это хорошо.

— Я знаю, что ты хочешь сказать.

— Может быть, но ты не можешь понять это сейчас.

— В таком случае, продолжай.

— Предатели умели убеждать. Они сокрушили всё сопротивление. Через несколько дней после прибытия Лаудамус был в их руках. Я помню, как плакали мои родители, оттого, что сражались, но потерпели поражение. Они были одними из немногих счастливчиков, переживших резню и одними из немногих, кто сохранил верность Императору. Ересь Безупречного Воинства была подобна чуме. Наши люди оказались слабы и горели в лихорадке поражения, а победители заражали их души ложной правдой. Прошло совсем немного времени, а наш мир уже вторил молитвам предателей. Затем начались чистки. Толпы еретиков выискивали тех, кто не забыл об Имперской Вере. Они вытаскивали верных Императору людей из домов и сжигали их на площадях, чтобы угодить своим порченым владыкам.

— Ты был еще совсем маленьким, как ты можешь доверять своим воспоминаниям? — прервал его Харн.

Уле практически закрыл глаза. Он хотел отступить в свою личную тьму, чтобы отвернуться от немигающего правосудия звезд и старых ран.

— Горящая плоть тысяч людей в одном костре. Крики, запах, и вид этого невозможно забыть. Мои родители спрятались вместе со мной в канализациях. Я видел мир через щели сливных решеток. Лаудамус принадлежал предателям и их кощунствам, но с неба полились кровавые слезы.

Он сделал паузу. Воспоминание об этом заставило его улыбнуться, несмотря на холод.