Когда мы выходим из ангара в главный коридор, начинается атака. Не физическая. Вокруг нет видимых врагов. Ничего, кроме пустого коридора и тусклого, болезненного серого света. Но теперь корабль охватывает нас, и не только пьет наши воспоминания. Он пытается скормить что-то нам. Напоить нас ядом. Отравить нас нашим проклятьем. Идти по коридору — словно идти в сердце самой ярости. Мы идем против урагана психической силы. Это замедляет наше продвижение столь же верно, как физическое препятствие. Словно толкаешься в ладонь огромной руки, руки, что обернулась вокруг нас, сплетая вокруг нас пальцы. Сжимает. Выжимает самоконтроль и здравомыслие. Вдавливает в нас неконтролируемый гнев, внутрь, внутрь, внутрь, пока мы не взорвемся, выпуская ярость в безумии берсерка.
Я ощущаю, как ярость шевелится в моей груди развертывающейся змеей. Но хладнокровная часть меня, которую я не осмеливаюсь назвать душой, удерживает змею. И это тоже измеряет силы корабля. У точности атаки все еще есть границы. Это не «черную ярость» я сдерживаю. Это слишком космический гнев. Он могуществен. Он вызван силами настолько мощными, чтобы материализовать воспоминание о боевой барже. Но он все же не до равен четкому существу нашего Изъяна. Это случится, не сомневаюсь… Но нам достает дисциплины подавлять гнев этого сорта.
Я смотрю на моих братьев. Пусть в их шагах есть напряжение и усилие, их воля несломлена.
— Свет становится ярче, — говорит Столас.
— Так и есть, — соглашаюсь я. Несмотря на наше сопротивление, корабль становится сильнее. Одно наше присутствие вдыхает в него жизнь. Свет, каким искаженным бы он ни был в ангаре, приобретает все больше жизни. Мы видим коридор все дальше и дальше. Корабль со все большей и большей уверенностью в себе закрепляет детали. Лучшая видимость должна была бы облегчить наше продвижение. Но не облегчает.
Похожесть призрака сверхъественна. С каждым улучшением освещения, появляется больше признаков идеального воспоминания. Это подлинный призрак «Помрачения Надежды». Мы идем по одному из его главных коридоров, и призрак восстанавливает сложные воспоминания: обитые камнем стены и пол, готические арки, сводчатые переборки. Все это здесь. И все же, каким бы точным не было воссоздание, это все еще призрак. Чего-то не хватает.
Машинные познания Фенекса первыми дают ему ответ. Он бьет кулаком по стене правого борта. Как и ожидается, раздается стук керамита о мрамор. И все же что-то заставляет меня нахмуриться.
Альбин тоже что-то замечает.
— Что-то не так, — говорит он.
— Задержка, — объясняет технодесантник. — Очень маленькая. Звук приходит на долю секунды позже, чем должен.
— Потому что ответ разумен, — говорю я. — Это форма иллюзии. Стена нереальна. Твоя перчатка бьет по космосу, брат.
Я замечаю, как Гамигин смотрит под ноги, словно ожидая, что поверхность, по которой он идет, разверзнется без предупреждения. Если мы достигнем успеха, возможно, он будет не так уж неправ.
Из-за своего шлема-черепа Данталион предает корабль анафеме. Его голос дрожит от ненависти.
— Побереги дыхание, — говорю я ему. — Подожди, пока найдем то, что должны изгнать.
— Уже нашли, — отвечает он. — Весь этот корабль.
— И у тебя хватит сил распространить свою волю на столь большую цель? — спрашиваю его я. — Если так, то я тебе завидую.
Данталиону не нравится мой тон. Но меня это не заботит. Меня заботит, чтобы моя команда была настороже и сконцентрирована, как только возможно. Этот корабль разжигает гнев, и не думаю, что его волнует, на что он направлен. Ненависть Данталиона к «Помрачению Надежды» нормальна, достойна похвалы, просто достойна. Но она все же питает корабль. И если мы не найдем цель, которую как-то сможем повергнуть, откровенный, стремительный гнев капеллана причинит нам больше вреда, чем пользы. Мы двигаемся к мостику. Это не результат тщательного обдумывания. Мы обменялись взглядами на выходе из посадочного ангара, и по общему согласию двинулись в этом направлении. Ничего не говорит, что то, что мы ищем, находится там или где-либо вообще в корабле. Но мостик — это нервный центр корабля. Мы ищем разум. Мостик кажется логичным местом для начала поисков.
Меня беспокоит, что мы предпринимаем действия основанные только на предположении. Я не чувствую никакого направленного движения энергии варпа, что мог бы создать «Помрачение Надежды». Кажется, что нет вообще ни одного потока. Я понимаю сущность имматериума. Я знаю ее лучше, чем кто-либо еще в Империуме, кроме нашего Бога-Императора. И все же сущность «Помрачения» не поддается мне. Оно кажется инертным. Это не может быть правдой, не при этом усиливающемся свете, не при укреплении иллюзии, не с этим поскребыванием и шипением в наших разумах. Что-то здесь работает. Может я не могу найти струи, потока, сердцевины, потому что их еще нет. Корабль производит такой эффект, который могло бы производить некое поле, причем поле, растягивающееся на всю длину и ширину корабля.
— Он еще недостаточно силен, — бормочу я.
— Старший библиарий? — переспрашивает Альбин.