Кровавые Ангелы: Омнибус

Он не пораженец. Он просто говорит правду. Коридоры перед нами заполнены врагами. Они продираются через друг друга в своей жажде разорвать нас на части. Они будут являться вечно, создаваемые самим уничтожением их собратьев. Огонь болтера разрывает на куски. Лезвия разрезают их. И там, где стояло двое, теперь десять.

— Нам нельзя здесь оставаться, — говорит Альбин.

И пока он говорит, потолок выпускает целый водопад кровопускателей. Они падают на нас, вцепляясь когтями и клыками, пытаясь превзойти нас числом. Мы бросаем их наземь, давим их своими ботинками. Я чувствую треск нечестивых когтей, и знаю, что причинил мерзости боль, прежде чем она снова поглотилась назад.

Данталион спотыкается, бульканье хрипит из его динамика. Наверное, он отвернулся в неверный момент. Кровопускатель пробил мечом под его шлемом. С рыком напряжения демон проталкивает клинок дальше, пробивая мозг Данталиона. Наш капеллан замирает, потом падает. Гамигин взвывает от бешенства и одним ударом цепного меча уничтожает кровопускателя.

Ярость нарастает. Теперь мы сражаемся и за месть. И чем яростней мы сопротивляемся, тем ближе приближаем себя к року. Атака кровопускателей — словно штормовая волна, и чем быстрее мы их убиваем, тем быстрее их число увеличивается.

— На мостик, — кричит Гамигин. — Это наша цель, и мы сможем оставаться там так долго, сколько сумеем, чтобы изгнать эту мерзость.

— Нет, — отвечаю я. — Не мостик, — теперь, когда призрак полностью проснулся, я просмотрел волны его мыслей. Мы на неверном пути. Сердце этого воспоминания не на мостике. Это там, где хранится знание. — В библиариум.

Корабль слышит меня. И до этого его стратегией было изнурить нас, размолоть нас понемногу, упиваясь свирепостью нашего умения уничтожать. А теперь я объявил нашу цель, и все меняется. Теперь «Помрачение надежды» хочет нашей немедленной смерти. К потоку демонов, к атаке присоединяются стены и потолок. Коридоры начинают превращаться в безумное подобие воспоминания о боевой барже. Руки спускаются к нам. Они огромны, достаточно велики, чтобы схватить и раздавить любого из нас. Они испещрены прожилками, руки статуи, и хотя они сделаны из камня, кажется, что они парят. Они не воспоминания; они создания, призраки искусства, их реальность создается микросекунда за микросекундой. Это огромные когти, одновременно рептилии и хищника. Они скребут и изгибаются, с хрустом в каждом суставе. Они как воплощение идеи, созданной для того, чтобы разрывать, но они и огромны, и то, что не смогут разорвать на части, они будут разбивать.

Рука опускается прямо на меня. Она превращается в кулак. Корабль хочет меня раздавить. Он показывает мне, что он знает страх. Он верит, что я могу причинить вред.

Я собираюсь это доказать.

Разум, что держит этот корабль в подобии реальности, не единственная сила, способная создавать. Варп подчиняется и мне. Я вошел в него призраком, но теперь я Господин Смерти. Моя воля охватывает не-материю, давая направление энергии безумия. Воздух взблескивает полотном из золотых вспышек, распростертым над нашими головами. Рука потолка врезается в него и раскалывается на части. Я вкладываю всю свою сущность в этот щит. Превращаю его в купол. Демоны, попавшие под его грани, разрезаны на части. Теперь купол окружает нас. Его периметр едва в метре вокруг нашей защитной окружности.

Я вкладываю столько своей воли в управление куполом против атак кровопускателей и кулаков стен, что едва ощущаю свое тело. И все же я должен идти. Мы не можем здесь оставаться. Я должен достичь библиариума.

— Старший библиарий, — зовет Альбин, — вы меня слышите? — Альбин знает меня лучше всех присутствующих. Точнее, он хорошо знал Калистария, и ему много понадобилось сил, чтобы понять существо, что выросло из могилы его друга. Цель Альбина похвальна, пусть и безнадежна. Но даже и так, бывало, что он действительно мог понять подлинную сущность моего существования. Когда я киваю, он говорит. — Нам надо идти. Вы можете идти и поддерживать щит?

Удары врагов безостановочны. Со временем и силой, они пробьют любой барьер. Призрак очень силен. Я должен сохранять концентрацию на существовании щита. Я говорю сквозь сжатые зубы:

— Едва.

Он кивает.

— Тогда наш ход, брат, — говорит сангвинарный жрец.

Брат. Ко мне редко так обращаются. И не без причины. Калистарий был братом среди других братьев, принятый до той степени, до какой псайкера могут принять Адептус Астартес. Но Калистарий мертв, и когда Альбин говорит «брат», он обращается к тени, к всего-лишь такой же субстанции, как тот ад, в котором мы сражаемся. Калистарий не вернется. Мефистон живет вместо него. Я Кровавый Ангел. Я уничтожу каждого, кто усомнится в моей верности. Но «брат»? Это знак товарищества, что для меня закрыто.

Оставим так. Альбин прав в вопросе стратегии.

— Согласен, — выдавливаю я.

— Показывайте нам дорогу, — говорит он мне.

Я поворачиваюсь туда, откуда мы пришли. Усилия велики. Я отбиваю не только дюжины одновременных физических атак, но и все психическое давление корабля. Развернуть мое тело так же тяжело, как повернуть планету.