Кровавые ангелы

Аркио извлек оружие из ящика и поднял его левой рукой. Сцена копировала одну из последних художественных работ Риги: победивший Сангвиний над телом Моррога. Копье вибрировало, словно живое, и походило на застывшую янтарную молнию. Непостижимая энергия осветила слезу наконечника изнутри, и вспышка белого сияния осветила зал, как взрыв сверхновой.

Рафен видел, как этот свет омыл тело брата, и плоть Аркио словно переплавилась, приняв облик их вечного сеньора. Ярко-красная боевая броня стала золотой, а за плечами развернулись белые крылья. В тот же миг Копье снова стало неподвижным, и видение исчезло.

Наступившая после этого тишина казалась такой абсолютной, что Рафен подумал, не оглох ли он. Но спустя миг каждый Кровавый Ангел в зале взревел во всю силу глотки, выкрикивая имя примарха, и от этого звука, казалось, покачнулись стены.

«Присяга крови! Неужели я и впрямь был тому свидетель? К моему брату прикоснулся сам примарх?»

Вопросы бились в сознании Рафена, а душа содрогалась.

На кафедре замер захваченный зрелищем Сахиил. Лицо Аркио было мокрым от слез восторга. А инквизитор Стил с удовлетворением наблюдал за молодым Кровавым Ангелом. Вопреки обыкновению, он не сумел сдержать появившуюся на губах тонкую ледяную улыбку.

Слово «чудо», произнесенное в главном зале, словно пожар распространилось по палубам «Беллуса» и донеслось до каждого космодесантника и каждого человека, служившего ордену Кровавых Ангелов. Все дисплеи и экраны на боевой барже раз за разом прокручивали запись, как Аркио стоит на кафедре, воздев Копье.

Это возымело поразительный эффект. Когда «Беллус» собирался после помощи гарнизону Кибелы взять курс на Ваал, его десантники несколько пали духом, полагая, что их миссия завершена. Каждый гордился выполненной задачей, все ждали встречи с домом, но меланхолия окутала экипаж. Воины «Беллуса» понимали, что их одиссея подходит к концу, и это их печалило.

Но теперь все изменилось. Явив Копье, Аркио разжег в душах Кровавых Ангелов священную ярость. Для выживших на Кибеле это стало поворотной точкой. Воинов, сражавшихся за мир-могильник и уже было смирившихся со скорой смертью, обуяла восторженная свирепость. Во время ритуалов на стрельбище или в минуты, посвященные обслуживанию корабля, и даже во время рутинных ежедневных тренировок их разговоры сводились к личности боевого брата, уже прозванного Благословенным. Обычным результатом этих разговоров становилось горячее желание отомстить еретикам с Шенлонга.

В течение нескольких дней, пока шел ремонт двигателей, «Беллус» оставался на орбите планеты-мавзолея. Когда Сахиил приказал усилить тактические тренировки по наземной атаке, Рафен не удивился. Он пытался отыскать сержанта Кориса, но ветеран казался неуловимым. Перемены витали в рециркулированном воздухе корабля, рождая жажду битвы в сердце каждого космодесантника. «Если кровь не прольется в самое ближайшее время, — размышлял Рафен, — парни просто взбесятся».

Его же разум готов был закипеть от противоречивых эмоций. Рафен не видел брата после церемонии в честь павших, но Аркио оставался главным предметом его размышлений. Кровавый Ангел не мог изгнать из памяти прекрасный и жуткий образ: его младший брат в облике Сангвиния. Видение в главном зале отозвалось эхом и напомнило короткий миг, пережитый на Кибеле во время атаки Несущих Слово. Тогда Рафен решил, что просто устал и обескуражен переменой, произошедшей с его братом за время их разлуки. Но то, что произошло перед алтарем… Это было событие совсем иного свойства, которое не на шутку тревожило его.

Рафен не был псайкером, он обходился без проклятого дара ментального колдовства. И все же короткое видение было ясно как день. При других обстоятельствах Рафен, возможно, заподозрил бы коварное влияние скверны, но проклятие черного гнева было безумной и неистовой силой, не способной действовать столь тонко. Туркио, Люцио и Корвус — все они говорили о пульсирующем сиянии и последовавшей за ним тишине. Когда речь заходила об Аркио, в голосах звучали почтение и трепет.

Очень скоро Рафен устал от расспросов Кровавых Ангелов. Он даже не был знаком с теми, кто приставал к нему, желая побольше разузнать о его родном брате. Рафен держал язык за зубами, но, по правде говоря, испытывал смешанные чувства по поводу так называемого «благословения» Аркио. Рафен любил брата, знал его так, как могут знать друг друга лишь кровные родственники, связанные друг с другом с самого детства, но в его мозгу словно постоянно звенел сигнал тревоги. Беспокойство поселилось в самом сердце, оно угнетало и туманило разум, заставляло думать о брате все часы бодрствования.

Решив, что ему следует покончить со всеми этими сомнениями, Рафен отправился на поиски Кориса.