Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным

Для сотен тысяч военнопленных это был второй политический голод в Украине после перерыва в восемь лет. У тысяч солдат из Советской Украины во второй раз вспухли животы или же они снова стали свидетелями каннибализма. Несомненно, что очень многие их тех, кто пережил тогда первый массовый голод, погибли во время второго. Немногим украинцам, как, например, Ивану Жулинскому, удалось пережить оба. Сын депортированного «кулака», он вспоминал голод 1933 года и говорил людям, что он из «голодного края». Он подбадривал себя в немецком плену, напевая песню:

Якби мені крила –
Піднявся б у небо
За синії хмари:
Немає там власті,
Немає там кари[368]

.

Как и во время советского голодомора 1933 года, во время устроенного немцами голода 1941 года многие местные жители в Украине делали все возможное, чтобы помочь умирающим. Женщины называли мужчин своими родственниками и делали так, чтобы тех отпустили. Молодые женщины выходили замуж за пленных, которые были на работах за пределами лагерей. Немцы иногда такое позволяли, поскольку это означало, что мужчины будут работать в зоне немецкой оккупации и производить продукты для немцев. В Кременчуге, где ситуация с продовольствием не была тяжелой, работники из лагерей оставляли в городе пустые сумки утром, когда шли на работу, и забирали их вечером, наполненные продуктами, которые приносили прохожие. В 1941 году условия для такой помощи были благоприятными, поскольку урожай был необычайно хорошим. Женщины (в рапортах почти всегда значились женщины) старались кормить пленных во время маршей смерти или уже в лагерях. Однако командование лагерей для военнопленных в большинстве случаев запрещало гражданскому населению приближаться к лагерям с продуктами. Таких людей обычно прогоняли предупредительными выстрелами. Иногда их убивали[369].

Устройство лагерей на востоке демонстрировало презрение к жизни – жизни славян, азиатов и евреев, что и сделало такой массовый голод возможным. В немецких лагерях военнопленных для солдат Красной армии смертность за время войны составляла 57,5%. В первые восемь месяцев операции «Барбаросса» она, должно быть, была гораздо выше. В немецких лагерях военнопленных для солдат западных союзников смертность составляла менее 5%. Осенью 1941 года за один день погибло столько советских военнопленных, сколько британских и американских вместе взятых за весь период Второй мировой войны[370].

* * *

Как советское население нельзя было заставить голодать силой воли, так нельзя было разрушить Советское государство одним ударом, хотя немцы, конечно же, пытались. Часть идеи о «молниеносной победе» состояла в том, что Вермахт займет территорию так быстро, что солдаты и замыкающие айнзацгруппы смогут убивать советскую политическую элиту и военно-политических офицеров Красной армии. «Руководящие указания по поведению войск в России», изданные 19 мая 1941 года, требовали «применения суровых мер» к четырем группам: агитаторам, партизанам, саботажникам и евреям. «Директивы по обращению с военно-политическими комиссарами» от 6 июня 1941 года указывали, что пленных политофицеров нужно расстреливать[371].

Фактически местная советская элита сбежала на восток, и чем более элитными были эти люди, тем с большей долей вероятности их могли эвакуировать, либо же у них были ресурсы для организации собственного бегства. Страна была огромной, и у Гитлера не было союзника, который бы вторгся с другой стороны и мог бы схватить этих людей. Немецкая политика массового уничтожения могла коснуться советского руководства только на тех землях, которые уже были оккупированы: Украина, Беларусь, страны Балтии и очень тонкая кромка России. Это был далеко не весь Советский Союз, и вышеупомянутые люди не были критически важными для советской системы. Людей расстреливали, но последствия этого для Советского государства были весьма незначительны. У большинства отрядов Вермахта, казалось, не было проблем с подчинением «комиссарскому приказу»: 80% из них докладывали про экзекуции комиссаров. Военные архивы сохранили записи о 2252 таких расстрелах Вермахтом, но действительное количество было, очевидно, больше[372].