Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным

Бельский был аномалией внутри советского партизанского движения, которое разрасталось и все больше подчинялось Москве. В самом начале 1942 года в Беларуси (по советским подсчетам) было примерно двадцать три тысячи партизан; их число, наверное, удвоилось к тому времени, когда в мае был создан Центральный штаб, а потом еще раз удвоилось к концу года. Если партизаны в 1941 году еле могли прокормить себя, то в 1942 году они уже добивались определенных целей военного и политического значения. Они минировали и разрушали железнодорожные пути и поезда. Они должны были не давать продовольствия немцам и уничтожать немецкую администрацию. На практике же самым безопасным методом борьбы с немецкой оккупационной структурой было убийство безоружных членов гражданской администрации: глав небольших городков, учителей школ, землевладельцев и членов их семей. Это была не крайность, а официальная политика советского партизанского движения до ноября 1942 года. Партизаны пытались заполучить полный контроль над территориями, которые они называли «партизанскими республиками»[487].

Партизанские операции, насколько бы эффективными они иногда ни оказывались, принесли неизбежную деструкцию беларусскому гражданскому населению – как еврейскому, так и нееврейскому. Когда советские партизаны не позволяли крестьянам давать продовольствие немцам, они гарантировали этим, что немцы убьют крестьян. Крестьянину сначала угрожали советским оружием, а затем убивали из оружия немецкого. Когда немцы считали, что потеряли контроль над какой-то деревней, они попросту сжигали дома и поля. Если они не могли гарантированно забрать зерно, то делали так, чтобы урожай не достался и советским властям. Когда советские партизаны подрывали поезда, они фактически гарантированно обеспечивали смерть населения, живущего возле пункта диверсии. Когда советские партизаны закладывали мины, они знали, что на некоторых из них подорвутся советские граждане. Немцы разминировали поля, заставляя местное население, беларусов и евреев, идти по ним, взявшись за руки. В целом, такие потери человеческих жизней мало заботили советское руководство. Люди, которые гибли, находились под немецкой оккупацией, а значит, были под подозрением и представляли даже меньшую ценность, чем среднестатистические советские граждане. Немецкие карательные действия также обеспечивали пополнение партизанских рядов, так как у выживших часто не было крыши над головой, средств к существованию и не оставалось никого из родных[488].

Советское руководство не особенно волновала судьба евреев. После ноября 1941 года Сталин больше никогда не говорил о евреях как о жертвах Гитлера. Некоторые партизанские командиры пытались защищать евреев, но СССР (как, впрочем, и США, и Британия), кажется, не планировали всерьез прямой военной операции по спасению евреев. Логика советской системы всегда состояла в том, чтобы противиться независимым инициативам и очень дешево ценить человеческую жизнь. В качестве подневольной рабочей силы евреи из гетто пособничали немецким военным действиям, поэтому их смерть в расстрельных ямах мало кого заботила в Москве. Евреи, которые не пособничали, а мешали немцам, демонстрировали признаки опасной способности к инициативе и позже могли сопротивляться возвращению советской власти. Согласно сталинской логике, евреи были неблагонадежными в любом случае – оставались ли они в гетто и работали на немцев либо же бежали из гетто и демонстрировали способность к самостоятельности. Предыдущие колебания минских коммунистов оказались оправданными: Центральный штаб партизанского движения в Москве рассматривал их организацию сопротивления как фронт Гестапо. Люди, спасавшие минских евреев и помогавшие советским партизанам, получили ярлык пособников Гитлера[489].

Евреи-мужчины, которые ушли в партизаны, «уже чувствовали себя освобожденными», как вспоминал Лев Кравец. Еврейским женщинам обычно было труднее. В партизанских отрядах женщин и девушек называли «шлюхами», и женщинам обычно не оставалось ничего другого, как искать себе покровителя. Видимо, именно это имела в виду Роза Герасимова, которая выжила в партизанском отряде, вспоминая, что «жизнь вообще-то была невыносимой, но партизаны спасли меня». Некоторые партизанские командиры (как евреи, так и неевреи) старались защитить «семейный лагерь», состоявший из женщин, детей и стариков. Дети, которым повезло быть в семейном лагере, играли в своеобразные прятки: в этой игре немцы охотились за евреями, которых охраняли партизаны. Так оно и было, однако, хотя партизаны и спасли около тридцати тысяч евреев, сложно судить, провоцировали ли их действия уничтожение евреев либо же предотвращали его. Партизанская война во вражеском тылу отвлекала силы немецкой полиции и войск от фронта вглубь территории, где полицейским и солдатам почти всегда было легче убивать евреев, чем охотиться на партизан и сражаться с ними[490].