Кровавый квартал

Я замерла, повернув за угол, осознав, где нахожусь. Настолько потерявшись в своих мыслях, мои ноги сами привели меня сюда. Я стояла перед своим старым домом. Внутри горел свет, а на подъездной дорожке стояла старая, раздолбанная машина — значит, моя мать была дома. Натянув свитер плотнее, я стояла, как будто прошло несколько дней, пока в голове мелькали воспоминания, словно старый фильм: как я брызгала на Эви из шланга, когда мы должны были мыть машину мамы, и как гуляли вокруг квартала ночью, пока мама работала допоздна. Единственное время, когда я могла позволить себе быть уязвимой.

Улыбка Эви озаряла любое помещение, куда бы она ни вошла. Она всегда была любимицей, и я никогда не злилась на нее за это. Но именно я разрушила ее жизнь. Я познакомила ее с вечеринками, выпивкой, научила, как незаметно выбираться из дома. Моя вина, что у Эви больше нет будущего.

Прошло три года с момента моего освобождения, но моя мать все еще не отвечала на мои звонки. Однако время пришло. Мне нужно посмотреть ей в глаза. Каждый шаг по дорожке к входной двери ощущался как еще один приговор. Я все еще слышала, как стучит молоток судьи, приговаривая меня к тюремному заключению. Моя мать сидела и смотрела, слезы текли по ее щекам, но не из-за меня. Они были о ребенке, которого она потеряла.

Я подняла руку и постучала. Сердце билось в груди, как барабан. В последний момент я испугалась и уже собиралась уйти, когда дверь вдруг открылась.

— Здравствуйте, чем могу помочь?

Сердце замерло, а потом снова забилось, живот скрутился в тугой узел. Медленно повернувшись, я увидела в ее глазах искру узнавания.

— Привет, мам, — прохрипела я.

— Алора?

Я плотнее прижала свитер, стараясь скрыть дрожь.

— Да, это я.

Мама вышла на крыльцо. В ее взгляде не было ни тепла, ни сострадания — только холодная ярость. Ее глаза гневно сузились, и прежде чем я успела что-либо понять, ее рука с силой ударила меня по щеке. От пощечины я покачнулась, на глаза навернулись слезы. Я схватилась за лицо, отступая в шоке.

— Как ты посмела прийти сюда? Как посмела переступить порог этого дома? Я говорила, что не хочу тебя больше видеть, ничего не изменилось. Когда умерла Эви, я потеряла не одну дочь. Я потеряла обеих.

— Знаю, что ничем не могу искупить то, что случилось, но… разве ты не хочешь узнать, как я? Хоть немного? Я все еще твоя дочь. Я все еще люблю тебя.

Она подняла палец и шагнула ко мне, и инстинктивно я отступила назад.

— Никаких «но». Нет, не хочу знать, потому что мне все равно. Я избавилась от всех твоих вещей в день вынесения приговора — отдала их или сожгла. Точно так же, как пыталась выжечь тебя из своей памяти. Ты больше не моя дочь. Ты ею не была уже восемь лет, и, если я больше никогда тебя не увижу, даже этого будет недостаточно. Иди к черту, Алора, и в этот раз останься там, — зарычала она, прежде чем зайти обратно в дом и с грохотом захлопнуть дверь перед моим лицом.

Не думала, что будет так больно. Я знала, что меня ждет, знала, что это произойдет, но не могла остановить слезы. Прикрыв рот рукой, я отвернулась и пошла прочь от дома, в котором провела большую часть своей жизни, в котором выросла, с которым у меня были связаны все хорошие и плохие воспоминания, и в который пыталась не приходить с момента освобождения. Я была мазохисткой — единственное объяснение тому, почему я все-таки пришла. Как дура, лелеяла надежду, что, может, со временем ее ненависть ослабла.

Я всегда чувствовала себя чужой, изгоем, но теперь поняла, что я не больше чем призрак своего прошлого, дрейфующий по жизни, в ожидании того дня, когда чувство вины и боль уйдут, и я смогу, наконец, присоединиться к своей сестре. Может, тогда я найду покой.

Черт, мне нужно выпить.

ГРЕЙСОН

Если бы я когда-нибудь решил бросить свою основную работу, то был бы чертовски хорошим детективом. На данный момент я уже выяснил по старым газетным вырезкам и некрологу, что Эви Дюбуа жила примерно в тридцати минутах ходьбы от бара. Она умерла, когда ей было четырнадцать, но это я и так знал по датам на склепе. Что по-настоящему заинтересовало меня, так это ее родственники, мать Джанетт, и старшая сестра, Алора.

— Алора, — произнес я, словно смакуя ее имя, перекатывая его во рту, как леденец. Возможно, они переехали, но начинать следовало с этого, а там посмотрим, что еще удастся узнать.

— Да, блять, чувак, я думал, что я жаворонок. Ты сидишь на этом месте с того момента, как я лег спать. Ты вообще спал? — Спросил Леннокс, выйдя из спальни и лениво потирая свою взъерошенную голову, зевая.

— Пару часов. Кофе уже готов, и я заказал коробку печенья из того места, которое тебе нравится. Они на кухне, — ответил я.

Мой режим был странным: я спал пару часов и иногда дремал, но больше трех часов за раз — никогда. Взглянув на часы, понял, что мне нужно успеть выполнить пару дел, прежде чем начать охоту на свою жертву.

— А соус ты взял?

— Конечно.

— Забудь про женщин. Мне нужно жениться на тебе, — ухмыльнулся Леннокс.