В результате к 1921 году весьма распространенным стал тип матроса со сложным обыденным сознанием, который был в реальности весьма далек от распространенных примитивных исторических схем «революционного матроса». Политические пристрастия при таком сознании в зависимости от складывающихся обстоятельств, могли проявляться в самом широком диапазоне: и в виде «ярого» коммуниста, и в виде ярого анархиста, и в виде ярого демократа, и даже в виде ярого белогвардейца (что вскоре особенно показал «мятеж Красной Горки»). Этот тип матроса имел уже опыт борьбы с большевизмом и готовность к этой борьбе в условиях красного террора. Но эта готовность ещё была далека до подлинного демократизма, проявленного в Кронштадтском восстании марта 1921 г. Она могла дойти до союза с белым движением (хотя здесь сразу возникали проблемы адаптации со средой, менее всех других способной принять прежние «революционные заслуги» матросов), но не вопреки революционной левацкой закваске, а благодаря ей, не вопреки участию в убийствах офицеров в Февральской революции и большевистском Октябре, а из-за этого участия. Этому типу близок тип, описанный З.Н. Гиппиус на примере знакомого ей матроса И. Пугачева: «Революционный деятель» в марте, над рассуждениями которого я умилялась, усмиритель апреля и июля, сметливый, хитрый, по сю пору верный нашей кухне (в том смысле, что любит забежать в неё похвастаться). Теперь он форменный мародёр самого ловкого типа. Шатался по всей России, по Украйне, даже залезал в Австрию, всегда был в «тех», кто побеждал, орудовал, прожженный на всём, спекулировал, продавал этих тем, а тех сызнова этим. Говорит без конца, по какой-то своей логике, целует у меня руку (как у «дамы»), ходит в богатейшей шубе, живет в 25 комнатах, ездит на своей лошади (когда не путешествует), притом клянется, что не «большевик» и не «коммунист», и я ему в этом верю». З.Н. Гиппиус здесь, конечно, пристрастна. В написанном портрете явный перебор насчет «25 комнат». Но антибольшевизм, как следствие левой революционности, в нем отражен. Примечательно, что З.Н. Гиппиус считала нарисовать портрет И. Пугачева более важным, чем свою знаменитую, подробно проанализированную во многих публикациях встречу в трамвае с А. Блоком, которую она привела «кстати» с анализом прошлого после описания встречи с матросом И. Пугачевым».
Ярким признаком матросского недовольства был массовый выход из РКП(б) в конце 1920 начале 1921 годов старослужащих матросов, особенно тех, кто, после отпусков вернулся в Кронштадт. Именно они и принесли из деревни массовое недовольство крестьян политикой большевиков и лозунг: «Советы без коммунистов». Совершенно неслучайно именно в начале 1921 года начался и массовый выход матросов из партии большевиков. Не помогли и так называемые «партийные недели», когда в большевики принимали, чуть лине коллективно. Например, на линкоре «Петропавловск» накануне мятежа число коммунистов едва достигало двух сотен человек из почти полуторатысячной команды. При этом настоящих идейных среди них было и того меньше. А ведь членство в партии предполагало им в ближайшем будущем, при демобилизации, хорошие должности и безбедную жизнь на родине. Но нем смотря на это матросы начали массово выбрасывать партийные билеты, которые по отзывам современников валялись прямо на улицах Кронштадта. Только в январе 1921 года из РКП(б) вышло 5 тысяч кронштадтских матросов. При этом количество большевиков в Кронштадте сократилось вдвое.
Глава вторая
Кронштадтская побудка
28 февраля 1921 года в Кронштадте на городском митинге 14 тысяч матросов и рабочих впервые открыто выступили против власти коммунистов, приняв резолюцию, которая требовала вернуть гражданские свободы, признать оппозиционные левые политические партии, а также провести новые выборы в Советы.
1 марта на Якорной площади Кронштадта снова собралось более 15 тысяч человек. На митинг прибыл председатель ВЦИК М.И. Калинин. Матросы встретили Калинина аплодисментами. Калинин уже знал, что вчера на собрании команды линкора «Петропавловск» была принята резолюция за перевыборы в Советы без коммунистов и за свободу торговли. Эту резолюцию поддержала команда линкора – «Севастополь» и весь гарнизон крепости.
Едва Калинин начал выступать с большевистских позиций, его сразу начали освистывать. Затем его под улюлюканье толпы его согнали с трибуны.