Кровавый омут Карабаха

И выразила в заключение точку зрения азербайджанской интеллигенции на психологию своего народа:

«Когда идут разговоры о национальной чистоте, и с этой целью «просвечивается» вся родословная человека чуть не до седьмого колена, — ничего, кроме брезгливости и сожаления, это у нормального человека вызвать не может. Нашему народу, насколько я знаю, никогда не были свойственны потуги на национальную исключительность и неповторимость и связанные с ними амбиции».

Г. Старовойтова, знакомая с Арменией по стихам Нарекаци и повести Андрея Битова, сразу поддержала карабахские потуги своих ереванских друзей. Шел февраль 1988 года, Раиса Максимовна Горбачева три месяца назад с благодарной улыбкой уже приняла подношения «от армянского народа советскому народу» в вашингтонском посольстве, а Г. Старовойтова, по ее признанию, лежала в Москве со сломанными рукой и ногой. «Не имея возможности вылететь в Ереван, я написала письмо сочувствия, адресованное С. Капутикян и 3. Балаяну, — рассказывала вскоре, не скрывая восторга, кандидат в народные депутаты от Армении. — Было очевидно, что мы находимся перед лицом исторического события, не просто случайного народного выступления, а выстраданного всем ходом истории народного движения».

Стоп: прозвучала самая первая идеологема о «выстраданном ходом истории народном движении», хотя в ту начальную пору всем наблюдателям (без исключения) было ясно стремление Армении подчинить себе часть территории соседней республики. Через неделю во имя желанного «народного движения» был запущен «сумгаитский процесс» (выражение самой Г. Старовойтовой).

Впрочем, и в те дни, и впоследствии «наша Тэтчер» явилась рупором пристрастных в отношении Карабаха взглядов академика Андрея Сахарова, признанного борцом за права человека в самом непорочном значении этих слов. Академик же бездоказательно утверждал, что «исторически вся область Нагорный Карабах (Арцах) — являлась частью Восточной Армении», объявляя при этом, что движение в Армении носит «законный и мирный характер», Азербайджан же не вызывает в его памяти ничего, кроме «страшных картин геноцида 1915 года».

Через год в феврале 1989 года, можно было подвести некоторые практические результаты запущенной в общественное сознание идеологемы. Принятые решения по Нагорному Карабаху кремлевской бюрократией показали: «чувствительный он, оказывается, государственный организм’’. Это заключение Г. Старовойтова сопроводила постановкой вопроса о том «стоит ли объявлять охранной зону вокруг этой эклектической постройки» (то есть СССР — Ю. П.), не брезгуя даже ссылкой на убеждение В. И. Ленина: государство сильно сознательностью масс и призывая ошарашенных демократией сограждан: «Давно нам нужен Пленум ЦК КПСС по этим вопросам». Политическую конъюнктуру теперешняя госпожа блюла всегда неукоснительно, будучи уверенной, что на предстоящем Пленуме ЦК по совершенствованию межнациональных отношений, благодаря помощнику Генсека, академику Г. Шахназарову, не прозвучат «однозначно негативные тенденции о сепаратистских тенденциях». Сама Старовойтова в ту предвыборную пору предпочитала говорить о них нейтрально: право на самоопределение — конституционное право наций. Это была вторая по счету идеологема, которая наиболее полно оценена в рассмотренном нами письме ленинградского рабочего Игоря Пояркова.

Как бы ни относились сегодня к распаду СССР различные политические партии и отдельные люди, роль авторов и исполнителей карабахского сюжета в этом процессе все же явно недооценена. 14 апреля 1992 года газета «Комсомольская правда» опубликовала интервью с писателем Львом Копелевым, живущим в Германии. Писателю, по его словам, «больно» от того, что происходит в бывшем Советском Союзе, и он признает, что «советская империя была исторически обречена, должна была распасться». И приводит поразительный факт: «еще в 1970 году мы говорили об этом с Андреем Дмитриевичем Сахаровым». И хотя Копелев сожалеет, что «распад этот произошел так быстро и так страшно», само признание о замысле академика Сахарова многого стоит.

Призвав к разрушению «охранной зоны вокруг эклектической постройки», то есть границ СССР, старший научный сотрудник при Президиуме Академии наук вступила в борьбу, с Хельсинкским соглашением 1975 года о неприкосновенности современных границ, подписанным 33-я ведущими державами Европы и Америки. Это положение распространялось и на внутренние границы СССР, поскольку под соглашением стояла подпись Л. И. Брежнева.

Борцы за права человека начали попирать эти права у себя на родине, безнаказанно и непогрешимо, при полном молчании прессы и власть имущих.