Кровавый отпуск

Он весь вечер с удовольствием вспоминал, как получил эти деньги — пятьдесят тысяч зеленых, — которые ему без лишних церемоний вручил здоровенный громила в кожаной куртке. Заявился как-то под вечер к ним домой, ткнул в нос комитетскую «корку» и потребован предъявить документы. Быстренько пролистал паспорт Иссы и вручил ему сверток. И даже не попросил расписки. Просто сказал, что это награда за то, что хорошо отнеслись ко мне. Махнул на прощание рукой и ушел, оставив ошарашенного Иссу стоять на крыльце. На семейном совете сначала решили, что это может быть провокацией. Никто не знал, что я валяюсь в госпитале всего в ста двадцати километрах от Пялиц, и достаточно меня навестить, чтобы развеять сомнения. Деньги даже хотели закопать в саду, пока их происхождение не прояснится, но тут к ним в гости явился участковый Подпалый и, растерянно пожимая плечами, пригласил в районный отдел милиции за российскими паспортами. И никаких при этом лишних бумажек, никаких проволочек. Все было сделано так, как делается в России только для избранных. Подпалый после этого случае при встрече первым тянет для пожатия руку. А Лейла уверена в том, что я внебрачная дочь Березовского. Или скорее Чубайса. Рыжая как-никак…

Я не стала разбивать эту гипотезу, а несколько Лениных попыток выяснить, кто же я есть на самом деле, пресекла очень просто: «Не заставляй меня врать. Ладно, Алена?». И она угомонилась, правда, не без решительного вмешательства Джамала: «Отстань от девушки, да. Не понимаешь, что ей нельзя говорить?»

Утром я вместе с Иссой и Джамалом съездила посмотреть их будущий магазин — огромный кирпичный сарай еще прошлого века с мощными чугунными решетками на маленьких окнах. Кроме дубовой двери и толстенных стен, он мог похвастаться еще двумя печками-голландками, водопроводом и всего десять лет назад отремонтированной крышей. Но в остальном!.. Стараясь не запнуться о сгнившие половицы, я бродила по огромному захламленному помещению, считала крысиные норки и ужасалась. Мне казалось, что привести такое в порядок без вмешательства потусторонних сил нереально. Но когда я сообщила о своих сомнениях Джамалу, он рассмеялся:

— Вот посмотришь, что здесь будет уже через месяц. И правда ведь ты, когда поедешь назад, завернешь к нам?

— Конечно, — удивилась я. Что может быть по-другому, как-то мне в голову не приходило.

— А заодно, глядишь, подгадаем к твоему приезду свадьбу. А ты к тому времени уже слезешь с диеты. Только напиши предварительно.

— Хорошо, — пообещала я, на прощание ткнулась губами в небритый подбородок Джамала, официально раскланялась с Иссой и влезла в «мерседес». Мне предстояли сто двадцать километров обратно в Липецк, где в областной детской больнице сейчас томилась Олена. Я не могла уехать на юг, не проведав ее. Приличный педиатрический центр, про который мне пела Борщиха, оказался обычной психушкой, набитой в основном детьми-наркоманами, но прежде чем мне довелось на них посмотреть, пришлось пройти несколько уровней проверки. На свиданку в СИЗО попасть, наверное, было легче. Сперва мне пришлось объяснять, кто я такая, двум неправдоподобно строгим охранникам — невзрачным мужичкам не первой молодости, которых интересовали не столько мои документы, сколько цвет моих трусиков, когда я нога на ногу сидела в потертом кресле. Потом я часа полтора гуляла в неуютном внутреннем садике под надзором дворничихи и добродушной сторожевой дворняжки. А потом меня пригласили в кабинет заведующей отделением, на котором лечилась Оля. Там первым делом у меня конфисковали огромный пакет с продуктами, которые я притащила своей маленькой подружке.

— А почему? — дернулась было я.

— Не положено. Будем все выдавать сами в отведенное время, — охотно пояснила мне высоченная толстая медсестра, которая могла бы с успехом представлать нашу страну на соревнованиях по сумо. — И надо следить, чтоб ела сама. Чтоб не отняли. Ты не боись. Не пропадет никуда.

В чем я весьма сомневалась.

Меня провели в небольшой обеденный зал, где я оказалась в компании еще нескольких посетителей. С одной стороны от внешнего мира нас отделяла обитая жестью дверь, с другой стороны — в помещение, где располагались палаты, вела еще одна дверь, затянутая металлической сеткой там, где обычно находится стекло. У двери дежурил красномордый подвыпивший санитар, который, ничуть не стесняясь, по матушке посылал подальше пытавшихся заглянуть в обеденный зал через сетку девчонок.

Обстановка угнетала настолько, что я уже через десять минут пребывания здесь заметно начала нервничать. Давили на психику безликие, покрытые масляной краской стены, поражали воображение цельные металлические столы и привинченные к полу табуреты с белыми номерами. И ни единой картинки вокруг, вообще ничего, что напоминало бы о том, что здесь детское отделение. А не санпропускник тюрьмы.

Как только самохинский «Ориент» у меня на руке показал три часа, из своего кабинета нарисовалась врачиха и, передав санитару список больных, к которым пришли посетители, распорядилась:

— Впускайте.