Кровавый пир

– Я вот покажу ему, псу, – проговорил громадный детина в грязной окровавленной рубахе и двинулся на Василия, но тот так его ударил в живот, что он покатился с проклятиями.

– Здорово! – заговорили колодники и вдруг приняли сторону Василия.

– Что-то все на него, ровно псы, накинулись! Ему, чай, оправиться надоть, а они на!

– Ты их железами по башке, атаман!

Детина поднялся с пола.

– Я на тебя не сердит, атаман, – сказал он, – больно только уж очинно бьешь, а я с дыбы только что.

– Не лезь! – сказал Василий. – Я сижу смирно!

– И то! Дайте ему оправиться!

Василия оставили и занялись своими разговорами.

Это были страшные речи. Рассказы об испытанных только что мучениях и разговоры о роде предстоящей смерти сменялись воспоминаниями буйно проведенных в разбое месяцах. Тоска по воле сменялась смехом при воспоминании о попойках и молодечествах.

Поверяли друг другу свои клады и хвастались богатством, а потом поверяли испытанные боли и хвастались выдержкой.

На другой день, часов в шесть утра, Василия повели к допросу.

– Чуксанов! – воскликнул временный воевода. – Вишь, какого осетра сымали! – сказал он злорадно. – Ну, что скажешь, друг? Как к разбойникам попал? Держи ответ по истине. Государю словно бы!

Чуксанов взглянул на Калачева и усмехнулся.

Давно ли он тряс его за ворот, а тот у него в ногах ползал, а ныне сидит он на воеводском месте с дьяком да с подьячими. В дверях стрельцы стоят и палач в красной рубахе.

– Что ответ держать, – сказал он, – кажись, всю мою правду, как я, сам знаешь Лукоперовы да воевода вором меня сделали.

– Ну, ну! Ты рассказывай по ряду. Вот Егорыч запишет все! Говори все. Кто ты еси?

– Василий Чуксанов, ране был дворянский сын, а теперь вольный казак…

Он говорил нехотя, а Калачев подгонял его своими вопросами. Когда Чуксанов сказал, что воевода Лутохин его взодрал неправильно да в стрельцы силком отдал, Калачев закричал на него:

– Не бреши на упокойника!

– Чего брехать! Пес брешет, – ответил Василий, – чай, сам меня и в стрельцы отводил. Али забыл?

– Откажись! – грозно сказал Калачев.

– Не для ча, – уперся Василий.

– Ну, так я покажу тебе, что брешешь, как пес! – крикнул Калачев. – В пыточную его!

Его повели в пыточную башню. Сначала его один стрелец взвалил себе на спину, а другой стал бить его по обнаженной спине плетью, от чего кожа на спине вздулась и лопалась.

– Сказывай подлинное! – говорили ему за каждым ударом, но Василий молчал.

Ему дали ударов тридцать. Потом увели в тюрьму. Рубаха его была смочена кровью, рана открылась.

– Закусил, атаман? – засмеялись колодники.

После полудня его снова привели в пыточную башню. Теперь его вздернули на дыбу, потом жгли каленым железом, потом капали смолою. Василий вопил от невыносимой боли, а подьячий, приставленный к нему, повторял:

– Говори подлинное!

Наконец его посадили на горячие уголья.

– Отрекаюсь! От всего отрекаюсь! – закричал, не выдержав, Василий.

– То-то! – сказал подьячий и приказал снять его, после чего записал новое показание Василия.

Лукоперовых и воеводу (царство им небесное) он оболгал. К ворам пристал по дурости да корысти ради.

Его отвели снова в тюрьму. Он упал на землю и лежал, как труп, а колодники говорили:

– Что, поужинал славно?

На другой день его снова привели в воеводскую избу. Там он увидел и Кривого с Тупорылом и Горемычным. Дьяк поднялся и прочел им приговоры. Тех присудили к виселице, а Василия к смерти на колу.

– Хочешь исповедоваться и приобщиться? – спросил его дьяк.

– Хочу! – радостно ответил Василий.

Его отвели в соседнюю избу. Там у аналоя стоял отец Никодим.

Василий задрожал и упал ему в ноги. Слабость и потрясение мешали ему подняться. Отец Никодим стал подле него на колени и опустил над ним свою седую голову.

– Отпусти и помилуй! – твердил Василий, глухо и тяжко стеная.

Отец Никодим стал наставлять его.

– Отец, умоли Наташу, чтобы простила окаянного!

– Она забыла уже и о тебе плачет! – сказал старик. Василий поднял лицо.

– Скажи ей, что, и умирая, люблю ее!

– Скажу, сыне! – ласково сказал Никодим. – Встань, я приобщу тебя.

И он приобщил Василия.

После этого его повели стрельцы за надолбы. Подле одного пустого глаголя остановились, вывели друг за другом его товарищей и быстро вздернули.

– Прощай, атаман! – успел крикнуть Кривой.

Василий набожно перекрестился. Стрельцы повели его дальше и подвели к острому колу. Двое палачей схватили его сильными руками, высоко подняли и с размаху посадили на кол. Василий вскрикнул так, что вороны черной тучей поднялись с обезображенных трупов и закружили в воздухе.

Когда Василий очнулся, он был один среди гниющих трупов. Кол медленно пробивал его внутренности. Невыносимая жажда мучила Василия, и он кричал хриплым голосом среди трупов и хищных воронов, которые уже не боялись его.

Вот один вскочил ему на голову и сидел на ней, хотя Василий кричал и мотал головою. Вот он нагнулся, жадным клювом ударил в глаз Василия и отлетел.

Василий лишился чувств и, не приходя уже в себя, помер к следующему утру.

IV