Кровавый пуф. Книга 1. Панургово стадо

Коптилка была полна молодежью. Кроме синих студентских воротников, составлявших, конечно, значительное большинство, тут в разных углах виднелось довольно-таки много военных усов, с офицерскими погонами, несколько черных чамарок и кавказских чекменей, несколько поддевок, партикулярных сюртуков и пиджаков. Несмотря на ранний час утра, табачный дым уже стоял коромыслом и не один десяток молодых звучных голосов кричал и надседался, что есть мочи, горячо стараясь перекричать всех остальных, чтобы подать свое личное мнение в каком-то общем споре. Что это был за спор, свежему человеку разобрать не представлялось ни малейшей возможности, потому что коптилка была преисполнена невообразимым гамом и гулом. В одной из групп, прислонясь спиною к окну, стояла молодая и довольно недурненькая собою девушка, с кокетливо отброшенными назад короткими волосами, в синей кашемировой юбке, без кринолина, и с узенькой ленточкой синего галстучка, облегающего мужской воротничок батистовой манишки. Фланелевая темная гарибальдийка скрывала ее стройную талию. Девушка поминутно щуря, из-под синих очков, свои глазки, курила наотмашь папироску и горячо о чем-то говорила целой группе разношерстной молодежи. Подле нее, взмостившись на подоконник и свесив оттуда ноги, сидел и ораторствовал молодой студент в золотых очках. Выразительные глаза и красивое, но не совсем приятное лицо его носило в себе явный отпечаток еврейского типа. По его костюму, которому он тщательно старался придать демократическую небрежность, все-таки ясно можно было видеть, что студент этот — сын очень богатых родителей.

— А! Хвалынцев! Вот и он! здравствуй! Сюда, сюда! скорей сюда! дело есть! Слышал? — накинулось на студента несколько наиболее знакомых ему молодых людей, едва лишь он успел переступить порог коптилки.

— В чем дело, господа? какое дело? Гам такой, что и разобрать ничего невозможно.

— Общее дело! Петлю над нами затягивают! Мертвую петлю! Говорят, сходки запрещены! — кричали разные голоса.

— Как запрещены? Этого быть не может! — возразил удивленный Хвалынцев. — Запретить их мог тот, кто разрешал, а Высочайшего повеления не было.

— Обошлись и так! Да это не все: касса от нас отобрана, пособия из нее присуждаются не студентами, а инспектором; редакторов и депутатов будет избирать правление университета.

— То есть, университетский совет? — в виде наиболее точной поправки спросил Хвалынцев.

— Нет, не совет, а правление, то есть канцелярия: секретарь, синдик, казначей и чиновники.

— Вздор! Это не имеет смысла!

— О смысле не говорят, — говорят о факте.

Хвалынцев недоуменно пожал плечами.

— Вы нынче держали переходный экзамен? — спросил его с окошка студент с еврейским типом лица.

— Нет, не держал; а что?

— А то, что, значит, похерят из университета.

— За что? Коли я, по праву, могу не держать из третьего в четвертый!

— По праву? Было такое, да сплыло! Теперь если вы не держите экзамена, или не выдержали его — вон без дальних разговоров! Свидетельства о бедности тоже похерены: и бедный, и богатый — все равно, плати 50 рублей, а нет их — вон! Матрикулы какие-то вводят…

— Как… что… матрикулы?.. Это еще что такое? Что это за матрикулы?

— Черт их знает!.. Ясного понятия на этот счет не имеется.

— Господа, да этого быть не может! этому верить нельзя! — проговорил озадаченный Хвалынцев.

— Поверишь, как на собственной шкуре почувствуешь.

— Да вы что? Вы за правительство, что ли? — грубо вызывающим тоном обратился к нему один из близстоявших студентов.

Хвалынцев вспыхнул и, несмущенно глядя ему в глаза, произнес твердо и отчетливо:

— За здравый смысл и за законное право. Все это, повторяю, не имеет смысла. Кто вам сказал это?

— Да вы откуда сами-то? из Японии, что ли приехали? Кто сказал!.. Весь город говорит! В газетах официально отпечатано!

— А нам-то было ли объявлено официально, через попечителя, через ректора, через начальство?

— Начальство!.. Ха, ха, ха! Начальство струсило!.. Его и нет, оно и не показывается!

— Что же делать теперь?

— Об этом-то вот и толкуется!