Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы)

  Эвинна неотрывно смотрела на группу рыцарей, лицо закаменело, под кожей ходят желваки. Будто вернулась в тот погожий августовский вечер, когда ждали мужей, братьев и отцов, а приехали... Будто снова она, маленькая, на руках у Фольвед, и видит, как лицо матери посерело, как с него словно ветром сдуло любовь и ласку. Вот так же смотрела мать на топчущих родную землю чужаков, а трехлетняя Эвинна, держась ручкой за подол маминой юбки, с тревогой смотрела на мать, не понимая, чем она провинилась, что на лице матери не осталось ни следа любви и радости. Эвинна помнила: мать, казалось, разом постарела лет на десять. Но лишь много лет спустя стал понятен безысходный ужас того вечера.

  Давнишний кошмар, преследовавший всю жизнь, властно ворвался в сердце, ожил и принялся терзать душу. Но сама она стала другой - не такой, какими были родители, какой была она сама еще десять лет назад. Страх и горе властно отодвинула ненависть. ОНИ хотят НАШЕЙ крови. ОНИ не остановятся, пока ВСЕХ НАС не сведут с лица земли. И у НАС есть только один выход: смести ИХ со СВОЕЙ земли.

  Эвинна обнажила меч и нехорошо усмехнулась:

  - А и трусами же стали сколенцы!

  Ее насмешливые, жестокие - но сейчас необходимые слова разбили кошмар, помогли стряхнуть оцепенение. Рослый мужчина, уже готовившийся ползать в пыли, умолять и унижаться, выпрямился и с ненавистью взглянул в сторону неспешно, с сознанием своей силы приближающейся кавалькады.

  - И правда, - вклинился Моррест. - Они вас убивают, грабят, насилуют, а вы покорны, как бараны! Покричите - и разойдетесь, а потом отдадите последнее и проводите в рабство близких! Если б те, кто пал в Кровавых топях, только видели вас сейчас...

  Моррест не знал, что попал в точку: Гвериф проводил в поход против Амори шестнадцать лет назад полсотни крепких парней. Не вернулся ни один... Эвинна с радостью отметила, как толпа, еще недавно разбегавшаяся по домам, замерла, даже те, кто пытался спрятаться от неизбежного, хоть немного отсрочить встречу с кровопийцами, повернули назад. Самые предусмотрительные уже нагибались, выхватывая с пыльной улицы камни, а один поплевал на руки и вывернул из плетня здоровенный кол. Из-за кустов сирени раздался женский голос:

  - Вы же мужчины! Девчонка храбрее вас оказалась!

  - Что брешешь, Мардана?! - высунувшись на крыльцо, заорал мужичок с сизым от пьянства носом. - Они же всех порешат!

  Но на помощь Мардане уже спешил какой-то рослый мужчина. Со всей силы, с плеча, ударил пьяницу в лицо, повалил и, сцепившись, как два пса, они покатились по пыли.

  - Всю жизнь ей сломал, сука, всю жизнь! - хрипел нежданный защитник. Все обернулись было на шум драки, но в это время передний из рыцарей, наверное, тот самый Вилибальд, осадил храпящего коня шагах в пяти от толпы.

  Увидев колья и камни, он уже понял, что происходит, наметанный глаз рыцаря сразу выделил в толпе зачинщиков. Алк, видимо, смекнул, что сейчас решается, будут ли эти навозные черви ползать в грязи, целуя следы подков его коня. Или придется возвращаться назад, в Алкию, и снова познать долю младшего сына, которого кормят лишь из милости, но в любой момент могут указать на дверь, мол, иди хоть в наемники, хоть в разбойники...

  До ужаса отчетливо, без оговорок и лицемерия, это сознавал каждый, перед кем храпели, скаля желтые зубы и взбивая пыль подковами, огромные рыцарские кони. Они не были воинами с пеленок, для которых лучше плена смерть - но каждый, наверное, даже не умея облечь свои ощущения в слова, почувствовал: когда-то надо остановиться. И, если не получится победить, умереть. Только умереть уже не свиньей под ножом, а человеком. Каждый из нас, думали, наверное, люди, не властен в том, где и когда родиться. Одни рождаются королями, другие крестьянами, а третьи и сами не знают, кто были их предки. Но человек выбирает сам, как и когда уйти из этой жизни. И можно уйти из нее не в смерть, а в бессмертие.

  - Стоять! - подняв руку в латной рукавице с зажатой в ней плеткой, скомандовал Вилибальд. - Шапки долой, на колени! Через час ждем дани - или сами пойдем по домам! Я предупредил!

  Алк говорил короткими, рубленными фразами, повинуясь едва заметному движению пяток, конь двинулся в сторону толпы, передние из селян попятились. Закованный в латы, со стальной маской забрала вместо лица, с плетью в руках, прикрытый с двух сторон опустившими копья рыцарями, он был поистине страшен. Он сознавал свою силу и свою безнаказанность. Он был уверен: сколенские свиньи рождены, чтобы валяться в грязи и чистить языками его сапоги, и что их женщины созданы для его удовольствия, а их храмы - чтобы справлять в них нужду. А сами они обязаны кормить его и других людей народа-господина. А эту... Эту девку, которая взбаламутила село, он первую нагнет раком, а потом порубит на части, чтобы сам Ирлиф содрогнулся! Так, и не иначе! Пусть каждая сколенская свинья склонится перед алкской властью - или сдохнет! Как шестнадцать лет назад после Кровавых топей перед отцом валялись в пыли ратанские рыцари...