Кровавый разлив

Въ мертвые, знойные дни, когда городокъ погружался въ безмолвіе соннаго млѣнія, и носились въ немъ, по землѣ и надъ домами, желтыя тучи горячей пыли, унылый и разслабленный бродилъ онъ по улицамъ, съ утра и до вечера, постукивалъ палкой въ заросшія калачиками и крапивой ворота; и подъ злобный лай разбуженныхъ собакъ, хрипло и съ опаской, вытягивалъ:

— Старрр'вещь п'кпаемъ!

И часто изъ-за запертыхъ воротъ доносился лѣнивый отвѣтный голосъ:

— А новыя крадемъ… Ступай, ступай отсюда, Иродъ, — маршъ!

Эту свою торговую дѣятельность Абрамъ очень не любилъ. У него совсѣмъ не было тѣхъ универсальныхъ познаній въ товаровѣдѣніи, которыя необходимы каждому уважающему себя старьевщику… Въ сапогахъ онъ толкъ зналъ. Сапоги уму его говорили ясно и внятно. Окинетъ онъ сапогъ проницательнымъ окомъ, пальцемъ въ одно-другое мѣсто ткнетъ — и готово!.. Всѣ достоинства, всѣ изъяны товара опредѣлены точно и правильно, и правильно опредѣлена стоимость его. Ошибки не будетъ. А ружье съ отломаннымъ дуломъ, тетради нотъ, аппаратъ для выдѣлки сельтерской воды, или отъ треуголки футляръ… какъ тутъ во всемъ этомъ разберешься?

И стоитъ, бывало, негоціантъ Абрамъ, розовый, атласный корсетъ въ глубокомъ раздумьѣ туда-сюда вертитъ, и никакъ не можетъ рѣшить: грошъ этому инструменту цѣна, или же, напротивъ того, и цѣлый полтинникъ за него отдавши, все еще гривенникъ барыша на товарѣ наживешь.

— Прямо несчастье, — кряхтѣлъ онъ, запутавшись въ какой-нибудь предательской сдѣлкѣ: — я знаю!.. Тутъ надо имѣть голову министра.

И ждалъ онъ, ждалъ съ нетерпѣніемъ и тоской, осенней слякоти и холодовъ, ждалъ свѣтлой поры, когда бѣганію босикомъ настанетъ конецъ, когда подъ оголенной, намокшей акаціей у ветхой синагоги снова можно будетъ установить вѣрную табуретку верстачекъ, и когда изъ многочисленныхъ, кривыхъ, вросшихъ въ землю домишекъ опять станутъ приносить въ нему изувѣченные сапоги и разваливающіяся на части калоши…

Такъ жилъ Абрамъ.

Такъ прожилъ онъ здѣсь два десятка лѣтъ. Но съ недавняго времени въ существованіи его произошла крупная перемѣна. Онъ превратился въ собствевника, въ торговца, — въ настоящаго торговца, и сдѣлался владѣльцемъ большого и почтеннаго рундука, который биткомъ набитъ былъ великолѣпнымъ товаромъ.

Вотъ какъ это произошло.

2.

Въ городъ, для постояннаго жительства, вернулся только что окончившій университетъ Пасхаловъ.

Много лѣтъ назадъ, въ прогимназіи, онъ учился вмѣстѣ съ сыномъ Абрама, рыженькимъ, веснусчатымъ, зеленолицымъ Мосейкой, и дружба у обоихъ мальчишекъ была удивительная. Въ классѣ они всегда сидѣли рядышкомъ, на перемѣнахъ не разлучались, вмѣстѣ и завтракали, и играли, а послѣ уроковъ каждый день бѣгали другъ къ другу въ гости, — хоть и жили на развыхъ и очень отдаленныхъ концахъ города: Пасхаловъ — въ лучшемъ кварталѣ, «на горѣ», въ большомъ и красивомъ, утопавшемъ среди огромнаго сада, церковномъ домѣ, Мосейка — на бѣдной окраинѣ, въ жалкой хибаркѣ, подлѣ широкаго, никогда не просыхавшаго, смраднаго и гнилого болота.

Мосейка былъ мальчикъ старательный, исполнительный, работящій, — хоть работы онъ и не любилъ, — и при весьма посредственныхъ способностяхъ, шелъ всегда первымъ. Пасхаловъ же весь пылъ и всѣ силы своей одиннадцатилѣтней души отдавалъ такимъ дѣламъ, какъ плаваніе, пускакіе змѣевъ, ловля раковъ и т. д. Въ чахломъ, полуживомъ и всегда необычайно серьезномъ другѣ своемъ онъ, какъ могъ, старался вызвать интересъ къ своимъ предпріятіямъ.

… - Мосейка, на, возьми мои коньки!.. Мнѣ дядя Анатолій другіе купитъ, настоящій полугалифаксъ!.. Только, говоритъ, чтобы въ четверти не больше одной двойки было. Бери!..

… - Скорѣй, Мосейка, побѣжимъ! — требуетъ онъ въ другой разъ. — Я на рѣчкѣ, въ камышахъ, жабьи яйца нашелъ… здоровячіи!.. въ крапушкахъ… Побѣжимъ!..

— Жабы яицъ не кладутъ, — спокойно, дѣловито и не торопясь замѣчаетъ Мосейка.

— Кладутъ, ей-Богу кладутъ!.. Вотъ увидишь самъ!..

Шустрый Пасхаловъ весь горитъ отъ нетерпѣнія, онъ вырываетъ изъ рукъ Мосейки книжки, нахлобучиваетъ ему на голову фуражку… Но — серьезный человѣкъ, — Мосейка фуражку снимаетъ и медлительнымъ тономъ говоритъ, что у него «полторы задачи» еще не переписаны.

И только когда всѣ уроки сдѣланы, тщательно аккуратно, пойдетъ Мосейка съ товарищемъ за «здоровячими» жабьими яйцами, и по другимъ подобнымъ дѣламъ.

Эта дружба, — «дружба лапсердака съ паникадиломъ», — служила предметомъ постояпнихъ шутокъ не только для товарищей-гимназистовъ, но и для самого Николая Ивановича, инспектора. Николай Ивановичъ, въ сатирическихъ упражненіяхъ на счетъ чахлаго Мосейки, силу проявлялъ чисто щедринскую. Передъ такой силой наленькій Пасхаловъ, скрѣпя сердце пассовалъ, но съ гимназистами, какъ бы велико ихъ юмористическое дарованіе ни было, кулакъ его справлялся довольно успѣшно.

Мосейка, когда былъ въ четвертомъ классѣ, заболѣлъ злокачественной лихорадкой и умеръ. Смерть эта, «несправедливая смерть», произвела на Пасхалова огромное впечатлѣніе. Она разбудила въ немъ мысль и встревожила сердце.