Кровавый след бога майя

— Ничего. Ничего, Оленька, — глотая ком в горле, бормотала Лиза и старалась сморгнуть набухшие на глазах слезы. — Все восстановим, все починим, все будет хорошо. Так папа говорил, а он всегда все знает. Идемте. — Мысль о Коле помогла справиться с потрясением и придала сил. Им надо домой, поплакать они успеют. — Идемте.

— Мама, трамвай! — окликнул ее Юра, потрясая узлами. — Смотрите, трамвай!

Позвякивая колокольчиком, по чудом уцелевшим рельсам действительно шел трамвай, мирный, с красными боками. На нем и поехали, а там уже по набережной пешком до дома. Покореженный, разбитый парапет, погнутые перила, горы кирпичей, сгоревшие липы и очень мало людей на улицах. Опустевший, чудом выживший город.

— Коля! Коля! Открой! Это мы! Мы вернулись! — отчаянно стучала в дверь Лиза.

Их дом был целехонек, как и два соседних. Это было чудесно, удивительно, но она в этом не сомневалась: Коля ведь говорил, что, пока Ах Пуч с ним, ему ничего не грозит, вот и дом уцелел. В подъезде не было стекол, деревянные накладки с перил были сорваны. Но это все пустяки, главное — дом устоял, выжил.

Наверху хлопнула дверь, и на лестнице послышались неторопливые шаги.

— Это кто здесь стучит? Чего раскричались? — С лестницы свесилась замотанная голова. — Вам чего, граждане?

— Мы к Барановскому, к себе домой. Моя фамилия Барановская, Елизавета Викторовна, я жена Николая Ивановича, а это вот дети, — торопливо представилась Лиза. — А вас как зовут?

— Феодосья Кузьминична, соседка ихняя. Меня сюда год назад подселили. Дом наш разбомбило, а меня вот сюда. Раньше я напротив жила, через мост, вон за тем желтым домом коричневый стоял, с балконами, в четыре этажа. Да нет его теперь, одни кирпичики остались, — вздохнула словоохотливая соседка. — А Николая Ивановича дома нет. Да вы не стойте. Пошли ко мне, хоть чаю согрею, когда он еще вернется. Звать-то вас как, говорите? А я-то думала, один он. Никогда о семье не говорил. Хотя он и вовсе не говорит, буркнет только «здрасте» — и к себе. Хорошо, что вы вернулись, а то я уже думала: не жилец. Бывает такое, да. Вроде уж самое страшное позади, и фрицев погнали, и с хлебушком получше стало, и бомбежек больше нет, и жизнь на лад пошла, а сломался человек, не выдержало нутро. Тает на глазах, как свечка. Ничего ему не интересно. Я уж думала, это потому, что всю семью потерял, один остался, вот и тянет его на тот свет, к могилам. Я это всегда в человеке по глазам вижу. Неживые у него глаза, будто не сюда, а туда смотрят. И сам как живой покойник. Серый, худой и лежит цельными днями, это уж я специально проверила. Хорошо, что приехали. — Она открыла дверь и посторонилась, пропуская их. — Глядишь, теперь оклемается. Заходите.

Николай вернулся только к вечеру. Юра не дождался отца и умчался на улицу разыскивать знакомых ребят, Оля отправилась в райком комсомола. Оставив вещи у гостеприимной Феодосьи Кузьминичны, Лиза сидела на подоконнике в парадной — боялась пропустить его возвращение. И все равно увидела его, только когда он уже поднялся по лестнице и остановился перед дверью, доставая ключ.

— Коля! — Лиза соскочила с подоконника и бросилась вниз по ступеням. — Коленька!

Феодосья Кузьминична была права: он едва походил на живого человека. Тень, иссохшая тень. Пергаментного цвета кожа, темные провалы глаз, запавшие губы. Но самым жутким был взгляд — мертвый, холодный, равнодушный. Лиза почувствовала, как зябкий озноб пробежал по коже.

— Коля, Коленька, это я! Мы вернулись! — Она обнимала мужа, тормошила, рыдала на его груди. — Любимый мой, хороший, дорогой! Я здесь, я с тобой! Теперь все будет хорошо!

Он смотрел на нее, не узнавая, как будто видел впервые.

— А мы еще днем приехали, а в квартиру не попасть. Юрочка побежал в школу записываться, а Оленька такая взрослая стала, настоящая барышня. — Лиза так спешила, как будто боялась, что муж войдет в квартиру, не дослушав, или просто исчезнет. — Она в райком комсомола пошла, а я вот тебя жду, а вещи на вокзале, а часть наверху у Феодосьи Кузьминичны. Очень добрая женщина, чаем нас напоила! А я, знаешь, варенье клюквенное привезла, свое, настоящее, тебе сейчас витамины нужны. — Она заглядывала в его пустые глаза и готова была разрыдаться от отчаяния.

Наконец, Николай поднял тяжелые худые руки и положил их на плечи жене.

— Коленька! — взвыла она по-бабьи и с облегчением разрыдалась на жесткой груди мужа. — Худой какой, совсем себя заморил! Милый мой, храбрый, добрый!

— Не надо, Лиза, — остановил он ее, и это было первое, что он сказал с момента их встречи. — Не надо. Я не такой. Пойдем домой. Сейчас ключи найду.

Не выпуская мужа из объятий, она шагнула в квартиру.

Повсюду лежал толстый слой пыли. Мебели не было, на полу стопками лежали книги. В спальне — железная кровать. В кабинете от копоти вокруг буржуйки почернел потолок. И всюду прислоненные к стенам, в несколько рядов стояли картины, старинные часы. В ряд выстроились бюсты и статуэтки. Комната была похожа на антикварную лавку.

— Коленька, что это? — Ее глаза расширились.