Кровавый след на песке

— Откуда мне знать? Думаю, да. Я почти не знала... почти не знала этого утенка.

— Он когда-то работал здесь спасателем.

— Я не общаюсь со спасателями, — хрипло заметила она. — О чем вы говорите? Я думала, мы станем друзьями. Я думала, мы повеселимся. У меня теперь совсем не бывает удовольствий.

— Больше не бывает.

— Они посадили меня под замок и наказали меня. Это несправедливо, — вздохнула она. — В своей жизни я совершила один ужасный поступок, а теперь они обвиняют меня во всем, что бы ни происходило. Штерн — грязный лжец. Я и не притрагивалась к его любимому мальчику. Я даже не знала, что он мертв. С какой стати мне в него стрелять? Моя совесть и так не чиста... моя совесть...

— В чем, например?

Она пристально посмотрела мне в глаза. Ее лицо стало жестким, как деревяшка.

— В том, что вы хотите выкачать из меня... Пытаетесь раскопать что-то во мне?

— Да, это верно. Какой ужасный поступок вы совершили?

Что-то странное произошло с ее лицом. Один глаз хитровато прищурился, другой остался открытым и смотрел твердо. Губа немного вздернулась, и под ней сверкнули белые зубки.

— Я — непослушная, капризная, озорная девочка. Я смотрела, как они это делают. Я стояла за дверью и наблюдала, как они это делают. Чудеса современной науки. И я находилась в комнате за дверью.

— Что такое вы сделали?

— Я убила мать.

— Как?

— Силой воли, — заявила она хитро. — Я сильно захотела, чтобы моя мать умерла. Является ли это ответом на ваши вопросы, мистер Вопросник? Вы психиатр? Вас нанял Саймон?

— На оба ваши вопроса ответ «нет».

— Я убила также и своего отца. Я разбила его сердце. Хотите, расскажу о других своих преступлениях? Это — нарушение всех десяти заповедей. Зависть и злой умысел, гордыня и сладострастие, гнев. Я, бывало, сидела дома и обдумывала, как убить его: повесить, сжечь, застрелить, утопить, отравить? Я сидела дома и представляла себе его, окруженного всеми этими молодыми девушками, их тела и гибкие белые ноги. Я оставалась дома и старалась заполучить в друзья мужчин. Но из этого ничего не получалось. Они чувствовали себя изнуренными жарой или холодом. Или просто я их отпугивала. Один из них так и сказал мне, что он меня страшится, противный неженка. Они пили мое спиртное и второй раз не приходили. — Она отпила из своего бокала. — Допивайте же свой бокал.

— Допивайте и вы свой, Изабель. Я отвезу вас домой. Где вы живете?

— Здесь, совсем рядом, на пляже. Но я не собираюсь домой. Вы не заставите меня отправиться домой, правда? Я очень давно не была на вечеринках. Почему бы нам не потанцевать? Внешне я, может быть, и страшная, но хорошо танцую.

— Вы — очень красивая, а я — неважнецкий танцор.

— Я — страшная, — повторила она. — Вы не должны смеяться надо мной. Знаю, какая страшная. Я родилась совершенно безобразной, и никто никогда меня не любил.

Позади нее широко раскрылась дверь. На пороге показался Саймон Графф с каменным выражением лица.

— Изабель? Что это за вальпургиева ночь? Что ты здесь делаешь?

Она отреагировала очень медленно, размеренно. Обернулась, затем слезла с табурета. В ней ощущались напряжение и злость, бокал дрожал в се руке.

— Что я делаю? Я выкладываю свои секреты. Я рассказываю о всех своих грязных проделках своему дорогому другу.

— Глупая. Поедем со мной домой.

Он сделал к ней несколько шагов. Она запустила бокал ему в голову, но промазала, и бокал оставил вмятину на стене возле двери. Часть напитка выплеснулась в его лицо.

— Ненормальная женщина, — произнес он. — А теперь ты поедешь со мной домой. Я вызову доктора Фрея.

— Зачем мне ехать с тобой? Ты мне не отец. — Она обернулась ко мне, хитро сощурилась. — Разве мне нужно ехать с ним?

— Не знаю, но он — ваш законный опекун?

Ответил Графф:

— Да, я — ее опекун. А вы не вмешивайтесь. — Затем, обернувшись к ней, он продолжал: — Тебя ничего не ждет, кроме горя, так же как и всех нас, если ты уйдешь от меня. Ты обязательно пропадешь. — Теперь его голос звучал иначе — в нем было великодушие, таинственность и пустота.

— Я и сейчас пропащая. Куда же мне пропадать дальше?

— Ты сама об этом узнаешь, Изабель. Если не пойдешь сейчас со мной и не сделаешь, что я тебе скажу.

— Все трепещут перед очень большим человеком, — буркнул я.

— Не вмешивайтесь, я предупреждаю вас. — Его ледяной взгляд показался мне сосулькой, попавшей мне в волосы. — Эта женщина — моя жена.

— Какая удача для нее!

— Кто вы такой?

Я назвал себя.

— Что вы делаете в нашем клубе, на этом приеме?

— Наблюдаю за животными.

— Я жду конкретного ответа.

— Попробуйте говорить другим тоном и тогда, может быть, вы его получите. — Я обошел бар и остановился возле Изабель Графф. — Вас испортили все эти поддакивающие люди, которые окружают вас в жизни. А я к таковым не отношусь.

Графф казался истинно пораженным. Может быть, ему многие годы никто не возражал. Затем он вспомнил, что должен быть сердитым, и повернулся к жене:

— Он пришел на вечер с тобой?

— Нет. — Казалось, он сумел ее несколько припугнуть. — Я думала, что он — один из твоих гостей.

— Что он делает в этой кабинке?