Кровавый снег декабря

Пройдя сквозь пехоту Рыбинского, уланы выскочили наружу, развернулись и начали перегруппировку в «ан эшелон». Но поляки, подчинись неожиданной команде, не стали принимать боя, а растеклись в разные стороны по лесу. Преследовать пехоту среди деревьев было бессмысленно.

Единственный из уцелевших в бою эскадронных командиров, ротмистр Александров, приказал быстро осмотреть поле боя и собрать раненых. Хоронить погибших товарищей было некогда — не исключалась возможность нового нападения поляков. Ротмистр приказал отступать на соединение с основными силами.

В то время, пока полк Черепнина (теперь уже покойного!) принял первый бой в кампании, оставшиеся на противоположном берегу Буга корпуса готовились переходить реку и идти вдогонку. Но тут на берег выкатилась польская артиллерия числом около восьми орудий, которая немедленно открыла беглый огонь по водному пространству. Ядра, ударявшиеся по плотам с пехотой, превращали дерево в щепу, а людей — в куски окровавленного мяса. Меткость, с которой действовали артиллеристы, говорила о том, что место переправы было поляками просчитано, а пушки — пристреляны заранее. Затем ударила картечь. Река в месте переправы была недостаточно широка, поэтому простреливалась почти полностью. Картечь хоть и наносила огромный ущерб рядам русской армии, остановить её не смогла.

Наблюдавший за ходом сражения генерал-лейтенант Керн приказал прекратить самоубийственную атаку и подтянуть к месту переправы собственные орудия. Русская конная артиллерия достаточно быстро сумела приготовиться к бою и открыть ответный огонь. Но силы были примерно равны, поэтому генерал приказал ввести в бой и батарейную роту. Более тяжёлые, но сравнению с польскими шестифунтовыми орудиями, русские 12-фунтовые сделали несколько залпов, под прикрытием которых в атаку пошло несколько конных и пеших команд. Первой вырвалась кавалерия, которая сразу же ринулась рубить артиллерийскую прислугу. Но на деле рубить оказалось некого. Конная польская артиллерия, отстреляв картечь, ушла почти вся. На месте боя остались десятка два зарубленных и раненых и два орудия (одно повреждённое).

Первое столкновение с поляками было не в пользу русских войск. Но боевого пыла оно не убавило. Напротив — в гибели двух эскадронов кавалеристы винили не умелое польское командование, а подполковника, который забыл о взаимодействии с пехотой. Кавалеристы же жалели, что не смогли захватить начальника артиллерии. Судя по рассказу раненых, командовал батареей сам полковник Юзеф Бем, коего прочили в начальники всей артиллерии.

Пан Юзеф — талант, не уступающий Коновницыну, Аракчееву и Ермолову. А кое в чём даже и превосходящий их. Так, во время штабного анализа расстановки артиллерии при Тулоне Бем нашёл лучший вариант, нежели сам капитан Бонапарт. Но вздыхать и сетовать было поздно. Зато появилась надежда, что ежели сам пан полковник возглавляет батареи, то с орудиями у поляков негусто. Ермолай Фёдорович отдал приказ о выступлении на Варшаву.

2-я армия Витгенштейна, при которой был штаб главнокомандующего, выступила почти одновременно с 1-й. От Ковеля она двинулась двумя потоками — через города Ленчна и Хелм. Соединение было спланировано в Люблине.

...Древний город встретил русские войска неласково. Боёв за Люблин не было, потому что гарнизон ушёл в глубь страны. Но когда первая колонна вошла в центр, раздались выстрелы со стороны ратуши. Стреляли скверно. Никто из русских не был ни убит, ни даже ранен, хотя такая возможность у стрелков была. Если посадить на ратуше одного-едннственного стрелка с нарезным стволом, то за пять-шесть минут он уложил бы не менее двух-трёх человек.

Колонна рассыпалась, а солдаты выбрали укрытия. Потом неспешными перебежками взвод охотников выдвинулся к ратуше и почти без боя ворвался внутрь. На месте были «положены» трое польских стрелков, а ещё двое захвачены живыми. Все патриоты — и убитые, и живые — были не просто юны... Это были дети, вооружённые прадедовскими кремнёвыми ружьями.

Мальчишек привели к Паскевичу. Главнокомандующий русскими вооружёнными силами, посмотрев на стрелков, коротко распорядился:

— Повесить на окнах ратуши.

— Ваше Высокопревосходительство, — попытался вмешаться начальник штаба армии Киселёв. — Это же дети! Выпороть — и дело с концом.

— Вы, господин генерал, слишком гуманны, — процедил сквозь зубы Паскевич. — А ваш гуманизм к добру не приведёт. Этих смутьянов нужно повесить в назидание другим.

— Повесить детей без суда и следствия? — побледнел Киселёв. — Что-то новое в законодательстве Российской империи.

— Генерал, — отмахнулся Паскевич, — будучи главнокомандующим, я сам решаю, какие законы в Российской империи есть, а каких нет.

Когда полковые палачи приготовили верёвку, один из мальчишек заплакал. Зато второй, гордо подняв голову, запел: «Ещё Польска не сгинела!»

— Вот так, — сказал главнокомандующий, глядя на два тела, обвисших на верёвках, пропущенных из окон ратуши. — Теперь эти мерзавцы будут знать, КАК стрелять в русского солдата. А эти двое на виселице — наилучший урок.