Кровавый снег декабря

Следующая деревня, подлежащая «усмирению», находилась всего лишь в нескольких верстах. Можно было бы успеть и за день. Но из-за мороки с поркой и разговорами провозились до вечера. Каховский приказал становиться на ночлег. На всякий случай караулы были усилены, чтобы народ из поротой деревни не смог сообщить соседям об экспедиции.

В отличие от предыдущих ночлегов, удалось расположиться на соломе. Пока солдаты готовили лежаки и разводили костры для приготовления каши, полковник собрал офицеров.

— Что скажете, господа? — задал он риторический вопрос.

— Не слишком ли суровое наказание? — спросил штабс-капитан Круковский.

Штабс-капитан был известен своей мягкостью. Он и в каратели-то попал за то, что, командуя арестной командой, позволил уйти генерал-майору Рыльтке, известному своими антиправительственными рассуждениями.

— Вы считаете? — насмешливо обернулся к нему командир отряда. — Что же нам следовало делать? Может быть, сообщите мне?

— Не знаю, — глухо ответил штабс-капитан. — Что я могу сказать человеку, страдающему манией величия? А касательно ваших методов — даже ваш хвалёный Робеспьер не придумал бы большей мерзости.

Каховский внимательно посмотрел на штабс-капитана. Улыбка постепенно сходила с его лица.

— Вы отдаёте себе отчёт в том, что сейчас сказали? Знаете, что за это может быть?

— Безусловно, полковник, — презрительно бросил Круковский. — И что, будете меня пугать? Я ведь с Наполеоном воевал, когда вы под стол пешком ходили. И на Кавказе был. Меня пугать... Чем? Арестом? Или убьёте меня, как Милорадовича?

— Да нет, — склонил голову Пётр Григорьевич. — Не как Милорадовича. Для этого вы слишком мелкая сошка. Я ведь могу просто приказать вас расстрелять. Или — повесить. Только не буду я этого делать. Сейчас мы пойдём усмирять следующую деревню, а вы, штабс-капитан, будете командовать своими людьми. Деваться-то вам некуда... Можете, разумеется, уйти. Или — застрелиться. Выбирайте.

Потом, совершенно потеряв интерес к собеседнику, он объявил, что завтра все команды действуют по прежней схеме: взвод Завалихина — в оцеплении, взвода Круковского, Панфилова и Степлера — в изымании и охране. Профосы — на исполнении наказания.

Утром колонна выдвинулась к деревне Хоньково. Но... та оказалась пуста. В выстуженных со вчерашнего дня жилищах никого не было. Во дворах мычали недоенные и некормленые коровы, блеяли овцы и козы. Только куры бродили по дворам и по избам, флегматично поклёвывая то ли землю, то ли какой корм. В крайнем доме, на печи, обнаружилась столетняя бабка, которая на все вопросы отвечала тяжёлым кашлем и мычанием.

— Ушли, канальи, — сквозь зубы проговорил Каховский. — Значит, кто-то их предупредил. Ладно, двигаемся дальше.

Колонна двинулась. До Петриневки, большой деревни (если верить карте!), было с полверсты. Их прошли за десять минут. Но неожиданно движение застопорилось. Идущий в авангарде поручик Панфилов вдруг дал отмашку: «Стой!» Впереди обнаружилась преграда.

На дороге была устроена самая настоящая баррикада из телег, брёвен — всего, что оказалось под рукой. Чувствовалось, что руководит обороной кто-то из бывших солдат.

Каховский выехал вперёд. Внимательно всмотрелся. Баррикаду охраняли десятка три мужиков. Кое у кого виднелись ружья.

— Развернуться в боевой порядок! — приказал полковник.

Солдаты перестроились из походной колонны в стрелковые цепи. Каховский же попытался подскакать ближе, однако его попытка была пресечена выстрелом. Судя по звуку и силе, стреляли из охотничьего ружья. Пётр Григорьевич спешился. Потом подозвал офицеров.

— Ну вот, господа настоящий бунт, — радостно сказал он. — Баррикада сооружена на совесть. Эх, этим бы мужикам да десятка два штуцеров! Да лёгкую пушечку! Тут бы они нас и положили. А так... Пока охотничьи ружья перезаряжать будут, тут мы их и возьмём. Есть предложения, господа? Или сразу атакуем?

Офицеры пожали плечами: «Какие тут предложения, атаковать надо!»

— Что ж, господа, атакуем!

Полковник вскочил в седло. Офицеры отошли к своим взводам.

— Отряд, внимание! — весело прокричал Каховский, вытаскивая из ножен саблю. — В атаку — бегом! Ура!

Пётр Григорьевич, размахивая саблей, поскакал прямо на баррикаду. Защитники дали залп. Но, кажется, никто из них не стремился попасть в человека. Солдаты же, увлечённые атакой, сделали залп более профессионально и безжалостно. Со стороны противника раздались стоны и крики. Каховский нёсся в атаку. Как давно он мечтал об этом — скакать впереди своего полка, увлекая его за собой! Враг разбегается от одного вида храброго всадника. Нужно гнать и рубить, гнать и рубить! Полковник стремительно сближался с баррикадой. Вот впереди него встало препятствие — какая-то навозная телега. Ударив лошадь каблуками, Каховский послал её вверх, на взятие барьера. Гнедая, отлично выезженная, прекрасно слушалась Петра Григорьевича. И, почти преодолев препятствие, всадник уже примерился, куда он нанесёт удар саблей, избрав для себя противника — здоровенного мужика. Но тут его лошадь напоролась грудью на деревянные вилы и... опрокинулась на бок.