Кровавый закон

Ее голос был таким настоящим, таким… живым. Я не могла в это поверить. Мне так хотелось остановить это мгновение, задержать воспоминание. В горле встал комок.

— Мама… — хрипло прошептала я, — ты настоящая?

Она слабо улыбнулась и покачала головой.

— Чего ты боишься? — прозвучал над ухом ласковый голос.

И тут я поняла, что это не воспоминание. Моя память лишь фон. Мама пришла помочь мне. Она тоже чувствует, что я медленно умираю, схожу с ума… Меня убивает пустыня. Я уткнулась носом ей в живот и всхлипнула.

— Помоги мне, прошу тебя… я умирю, мам…

— Ты боишься смерти? — спокойно спросила она.

Да, вот такая у меня мама. В меру рассудительная, она никогда не позволяла эмоциям взять вверх. Ей всегда нужно было докопаться до корня проблемы. Я и не осознавала, насколько же мне ее не хватало…

— Нет…

— Тогда чего ты боишься?

Не знаю. Мне было страшно. Но я не могла понять от чего.

— Загляни внутрь себя, — тихо сказала мама, ласково поглаживая меня по голове. — Истина в тебе, пока еще глубоко-глубоко.

— Я боюсь себя…

* * *

— Плебейка, вставай.

Олиф тут же открыла глаза. Наверное, теперь ей уже никогда не удастся крепко уснуть. Она повернула голову и рассеяно принялась наблюдать за Лексом. Мужчина собирал вещи, осматривал оставшуюся от разбойников одежду — что-то клал в сумку, что-то брезгливо выкидывал. Мужчина выудил несколько фляг, потряс их вниз горловиной, убедился, что они пустые, и, ни слова не сказав, скрылся среди деревьев.

Олиф снова повернулась к потухшему костру. Ночью ей приснилась мама. Сам сон девушка помнила смутно, но вот ее голос, те ощущения, что она испытывала… и еще мамины слова о том, что разгадка глубоко внутри. В душе у девушки образовалась какая-то пустота, словно она потеряла что-то важное, ценное, родное. То же самое она чувствовала спустя несколько месяцев после похорон.

Олиф считала, что давно смирилась со смертью мамы. Оказывается, нет.

С потерей любимого человека невозможно смириться, сколько бы времени не прошло.

— Ты еще лежишь?! — возмутился вернувшийся Лекс.

— Мы все равно никуда не спешим, — проворчала Олиф.

Она села, потерла глаза, по привычке прикоснулась к ступням, но ноги не онемели.

Девушка схватила первую попавшуюся рубашку и пошла к воде. Тоже без слов.

На удивление, крови было мало. Олиф осторожно сменила повязку, подошла к водоему и принялась брызгать воду на лицо. Эти дни должны были прийти намного раньше, да и кровь должна идти намного сильнее. Живот не болел, только тянуло немного, вызывая неудобство.

Эта пустыня ее точно погубит.

Олиф вернулась к костру как раз к тому моменту, когда Лекс складывал наполненные баклажки в сумку. Он уже разрисовал углем область вокруг глаз, и девушка решила последовать его примеру. Она не особо старалась — меланхолично водила обгоревшей щепкой и стороны в сторону, чувствуя, как в животе разрастается голод.

— Фиников не осталось?

Лекс застегивал сумку, и, не поворачивая головы, кивнул куда-то в сторону.

— Вон там.

Олиф пошла в указанном направлении и нашла три фрукта, сложенных горочкой. Она взяла один, надкусила и уже хорошенько распробовала его на вкус. На этот раз ей добавки не захотелось. Олиф прекрасно понимала, что нужно поесть, но пересилить себя не могла.

Она повернулась и наткнулась на Лекса, вплотную подошедшего к ней. Он протягивал маленькие камни.

— Зачем? — удивилась девушка.

— В рот.

— Что?!

— Суй в рот, чтобы меньше хотелось пить.

Олиф тяжело вздохнула. Это сумасшествие. Правда, до сих пор, именно оно помогало ей выжить. Она обреченно взяла камни и засунула их в рот. Ощущение было ужасное, особенно на вкус. Ее затошнило.

Лекс закинул сумку на плечо и пошел по натоптанной тропинке.

Девушка последовала за ним, на ходу завязывая рубаху поверх головы.