— Свевам доведется идти с князем Ярославом добывать Киев, — заметил Гюрята.
Крепким ударом ножа ярл рассек жареную свиную ногу, после чего ответил:
— Жизнь варяга в войнах, а за то, что свевы добудут князю великий стол, Ярослав заплатит им много гривен. Провожая Якуна, Гюрята сказал:
— Ты бы, ярл, свевов поостерег, озоруют они. Хоть девки на них и не в обиде, но молодцы новгородские ребра им обломают.
Якун расхохотался:
— Я — конунг, но не в утехах любовных.
— Ну-ну, в таком разе не жалуйся, мы вече сзывать не будем, но охальники на карачках поползут…
И недели не минуло, как явился ярл Якун к князю Ярославу — ночью какие-то новгородцы двух свевов побили. Сказал Ярослав о том тысяцкому, а Гюрята в ответ:
— Я ярла упреждал, а он посмеялся. Нынче только лекарем помочь могу.
С того дня присмирели варяги, а новгородцы зубоскалили:
— Эвон, свевы от наших девок рыла воротят, с чего бы?
— А у них и поспрошайте!
Всю осень кончанские старосты наряжали тяглых рубить лес, отесывать бревна, их волокли в город, долбили землю, ставили новые заборы.
По снегу из Ладоги и иных городков возвращались с добычей ушкуйники, рассказывали о богатствах земель, куда новгородцы достали и что отныне народцы, какие там проживают, будут платить дань Новгороду.
Зимой свевы в кости играли, на новгородском торжище шатались. Все больше в рядах, где пирогами бабы торговали. Случалось, драки затеивали, новгородцев били и сами биты бывали.
А на подворье боярина Парамона варягов едва до смерти на забили. Забрели три свева к боярину, замок в клети сбили, начали тащить корзины с копченым мясом, выкатывать бочки с медом, хмельным.
Парамон народ позвал:
— Лю-о-дии! Варяги обиды чинят!
Набегал народ, свевы попытались в клети укрыться. Их выволокли, и не успели варяги мечи обнажить, как они уже на земле лежали, избитые и носы окровавленные. Выволокли свевов за ворота, на дорогу выбросили.
Ярл Якун вывел дружину в подмогу, и быть бы побоищу, но тут Ярослав наскочил. Взвился конь под князем. Замолк люд на минуту, тем Ярослав воспользовался:
— Не проливайте кровь, новгородцы! Вы мне дороги, ваше место город боронить, и скоро каждый из вас силу применит. Варяги тоже с вами будут!
Тут и ярл голос подал. Вложили свевы мечи в ножны, люд разошелся. Якун на побитых варягов указал:
— Смотри, князь, что новгородцы со свевами поделали.
— Новгородцев не вини, не они варягов на грабеж подбивали. А я за каждого побитого варяга готов виру платить.
На заходе солнца прибыл из Киева гонец с грамотой от великого князя. От предчувствия недоброго забилось сердце у Ярослава.
Гонец, воин совсем молодой, поклон князю отвесил.
— Здрави будь, князь. Послал меня великий князь с письмом. Но ты прости меня, на переправе угодил конь на глубину, и вода в суму налилась, не ведаю, целы ли буквицы, не расплылись?
Воин протянул князю засургученный свиток.
— Что устно наказал великий князь?
— Только и того, что строг был.
Ярослав сказал хмурясь:
— На поварне тя стряпуха покормит, а я письмо читать стану, коли буквицы не смылись.
Вышел гонец, а князь сургуч сломал, свиток развернул. Грозно вопрошал отец, почто дани еще не выслал Новгород, время истекло…
Ярослав грамоту на стол положил, велел позвать тысяцкого. Гюрята появился вскорости.
— Великий князь письмо прислал, читай.
Пробежал Гюрята глазами грамоту, сказал:
— Еще неведом великому князю приговор веча…
— С гонцом и ответ дадим великому князю, ино помыслит, что запугал нас.
Епископ новгородский грек Теофил, зная своенравство новгородцев, ни слова не промолвил на вече. Однако зазвал к себе Ярослава и Гюряту, попрекнул, вы-де намерились не повиноваться Киеву. Тысяцкий возразил:
— Коли бы ты, владыка, собирал ту дань и послушал возмущение люда, по-иному ныне речь бы вел.
А Ярослав добавил:
— Чем нас попрекать, владыка, отписал бы митрополиту, пусть упросит великого князя, чтоб не держал гнев на Новгород и дань с нас снял.
— Владыка, не становись поперек дороги, — заметил Гюрята, — тя новгородцы поят и кормят, и из нашей скотницы на храмы гривны получаешь, так и служи Господину Великому Новгороду. Поди, для того и митрополитом поставлен.
Обидное говорил тысяцкий, но Теофил смолчал, истину говорил Гюрята, с мирского подаяния живет епархия. А не так ли митрополит Киевский? С княжеской десятины кормится… Да что митрополит Иоанн, коли сам патриарх Константинопольский процветает милостью базилевса!
Год, как Теофил на Руси. В Новгород прибыл из Херсонесской епархии. И пока из Киева в Новгород добрался, не единожды удивлялся живучести языческих обрядов. Сказывали, нередко волхвы люд подстрекали против христианства. А недавно в Ростовской земле народ восстал в защиту Перуна и других языческих богов.
Проводив князя и тысяцкого, епископ уселся за письмо к митрополиту. Уведомлял Теофил владыку церкви всей Киевской Руси, к чему призвало новгородское вече и что он, епископ, оказался бессильным убедить смириться народ и князя.