Кровная добыча

– Помните меня?

– Помню, хотя вы были тогда совсем мальчиком. Приезжали к нам с родителями…

Иван счастливо улыбался, воскликнул:

– Какой прекрасный день!

Да, день был еще совершенно по-летнему теплый, солнечный, но наполненный уже тем особым золотистым светом – предвестником близкой «золотой» осени. Глубоко дыша, глядя на лица встречающих, молодой человек не мог сдержать радостных слез:

– Как я благодарен вам всем, слов нет!..

– И не надо! – Куликовский подхватил Ивана под руку, подтолкнул к своей коляске. – Поехали, поживете у меня. Я ведь тоже оформляю документы, уезжаю за границу. Вот и поедем вместе.

– Да, Иван Павлович, – кивнул Петрусенко, – уезжайте. Где ваша матушка сейчас? В Швейцарии? Вот к ней и езжайте, а там – на какой-нибудь хороший климатический курорт. И поскорее. Здесь у нас, поверьте мне, скоро грядут тяжелые времена, не для вашего здоровья.

– Я навещу вас, – сказал Саша, когда Иван уже садился в коляску. – Можно?

– Буду очень рад. Жду.

Коляска Викентия Павловича какое-то время ехала следом за экипажем Куликовского, потом, с Екатеринославской улицы, они повернули в разные стороны.

– Аркадий Игнатьевич живет все еще у себя, на Губернаторской? – спросила Людмила Илларионовна.

Вот уже лет десять, как для харьковских губернаторов был построен специальный дворец в центре города на улице, которая и была переименована в Губернаторскую. Куликовский, хотя губернатором уже не был, продолжал жить там. Потому Викентий Павлович кивнул, отвечая жене, а потом добавил:

– Но, думаю, недолго… И не только потому, что уезжает. Скоро все очень переменится, родные мои. Надо быть готовым ко всему…

6

Бабье лето припало на конец октября, потому этот вечер был такой славный. Влажный теплый ветерок ласкал лицо, приятно трепал непокрытые волосы, дышалось легко. И все-таки Митя зябко передергивал плечами, словно ощущал уже пробивающееся сквозь последнее тепло дуновение холодов. Да и настроение тоже, надо сказать, было «зябкое».

Заканчивался октябрь восемнадцатого года… Какой все-таки стремительный калейдоскоп событий промелькнул с того летнего дня, когда он получил диплом юриста и пошел работать с дядей в новую «народную милицию». А ведь и полутора лет не прошло. Сначала Временное правительство сменили большевики, «народную милицию» распустили. Но уже через месяц новый комендант Харькова распорядился создать рабоче-крестьянскую милицию. И попросил совета у Викентия Павловича Петрусенко. Набирали молодых людей, но не моложе двадцати одного года и обязательно грамотных. Петрусенко остался при новой власти в том же качестве – советником по криминальной ситуации в городе. Оставил за собой свою команду, уже хорошо сработавшуюся, – Дмитрия, Андрея, Алексея. Эти Советы рабочих и солдатских депутатов, надо сказать, крепко взялись наводить порядок, даже Викентий Павлович как-то сказал одобрительно:

– Нет, это не временщики…

Потом вдруг образовалась Донецко-Криворожская республика, а Харьков объявили ее столицей. Однако это были все те же большевики, власть и милиция оставались такими же, Викентий Павлович и Дмитрий продолжали заниматься своим делом.

Но в марте бои шли уже совсем близко, а в апреле большевики, а с ними и милиция оставили город. Андрей и Алексей ушли бойцами-красноармейцами, Петрусенко и Дмитрий остались, иначе и быть не могло. А в Харьков вошли австро-германские войска. Дальше все быстрее колесо событий. Немцы распускают Центральную раду… Правда, для Харькова она и властью-то не была… Принимают в Киеве какие-то универсалы, законы, спорят, ругаются, крадут зачем-то банкира… Вместо Грушевского гетманом Украины оккупационные власти назначают Скоропадского, а что меняется? Вот-вот произойдет новая смена власти…

Немецкие правители города к бывшему полицмейстеру не обратились, они сами наводили свой порядок. Викентий Павлович был этому рад. А Дмитрий устроился работать в одну из адвокатских контор, и, как ни странно, дел ему хватало. Этим вечером он как раз возвращался со службы, шел Пушкинской улицей. Она была многолюдна, даже более чем днем. Проносились экипажи, работали кафетерии и рестораны, прогуливались хорошо одетые господа, было много офицеров – аксельбанты и эполеты так и мелькали в толпе. Не так давно к Петрусенко завернул его давний приятель, приехавший из Москвы, восхищался: «У вас тут жизнь бурлит! А там сплошная серость и уныние. И сколько здесь военных, офицеров, просто глаз радуется…» Митя тогда сдержался, а когда гость ушел, сказал с горечью:

– Да уж, офицеры наши только и могут формой щеголять, здесь ведь не фронт. И немец нам нынче лучший друг. Нет, не друг – господин! Дядя, до чего дошло: сам видел, как в ресторане русские офицеры – пьяные, конечно! – развлекают немецких лейтенантов! Поют перед ними и подают вино. Позор!