Кровопролития на Юге

Наутро с той же свитой он пустился дальше по направлению к Ниму; как было условлено, между Карераком и Сен-Сезером он повстречался с Лаландом, который выехал ему навстречу и передал ему заложников: эти заложники были г-н де Ла Дюретьер, капитан фимарсонского полка, один пехотный капитан, еще несколько офицеров и десять драгун. Кавалье передал их своему помощнику Раванелю, командовавшему пехотой, и оставил под охраной в Сен-Сезере; кавалерия же следовала за ним до Нима и стала лагерем на холмах на расстоянии мушкетного выстрела от города. Кроме того, Кавалье выставил часовых и караулы на всех подступах к его отряду; охранялось все до самого источника Дианы и места для гуляний; затем, сделав все эти распоряжения, он направился к городу в сопровождении младшего брата, д'Эгалье, Лакомба и восемнадцати кавалеристов во главе с Катина, служивших ему телохранителями.

Лаланд поехал вперед и во весь опор прискакал к маршалу, который в ожидании прогуливался по саду обители францисканцев вместе с г-ном де Бавилем и Сандрикуром и опасался с минуты на минуту получить известие, что Кавалье отказался к нему прибыть; маршал возлагал на эту встречу большие надежды, но Лаланд, явившись, его успокоил: молодой севеннец прибудет-де вслед за ним.

В самом деле, спустя десять минут послышались громкие крики и великий переполох: это народ ринулся навстречу своему герою. Ни один протестант не усидел дома, кроме разве парализованных стариков да детей в пеленках: все реформаты, видевшие прежде в Кавалье своего защитника, теперь чтили его как спасителя, мужчины и женщины бросались под ноги его коню, чтобы поцеловать край его одежды; казалось, не главарь мятежников идет испросить амнистии для себя и своих солдат, а триумфатор въезжает в покоренный город.

Маршал де Виллар услыхал из монастырского сада весь этот шум и переполох, а когда ему объяснили, что происходит, он проникся еще большим почтением к молодому севеннцу, в чьем могуществе с каждым днем все более убеждался. Через несколько минут, когда Кавалье подъехал ближе, шум и крики настолько усилились, что у г-на де Виллара мелькнула мысль, а не напрасно ли он передал заложников реформатам вместо того, чтобы потребовать заложников от них. В этот миг в воротах показался Кавалье и, видя выстроившуюся в одну шеренгу охрану маршала, выстроил свою напротив; он был одет, как рассказывают мемуары того времени, в сюртук кофейного цвета; на нем был большой шейный платок из белого муслина; на перевязи висела шпага; на голове у него была черная фетровая шляпа, обшитая галуном; он восседал на великолепном гнедом коне, том самом, который был отнят в день верженнского кровопролития у г-на де Ла Жонкьера.

Лейтенант маршальской охраны встретил его у ворот, и Кавалье тут же спешился, бросил поводья одному из своих людей, вошел в сад и приблизился к группе ожидавших, которая состояла, как мы уже говорили, из г. г. де Виллара, де Бавиля и Сандрикура. Г-н де Виллар смотрел на него со все возраставшим удивлением: он не в силах был поверить, что этот молодой человек, а вернее, мальчишка, который к нему приближается, и есть грозный севеннский вождь, одним именем своим наводящий трепет на самых отважных солдат; и впрямь, в ту пору Кавалье едва исполнилось двадцать четыре года, но, видя его длинные белокурые волосы, ниспадавшие на плечи, и необычайно кроткое выражение глаз, трудно было дать ему больше восемнадцати. Кавалье со своей стороны не знал в лицо никого из трех мужчин, оказавшихся перед ним. Его внимание привлек г-н де Виллар, выделявшийся платьем и властным видом. Ему-то и поклонился в первую очередь Кавалье, затем повернулся к другим, отдал им поклоны, хоть и не столь глубокие, как маршалу, и молча застыл на месте, в смущении потупив глаза; между тем маршал в изумлении всматривался в него, время От времени переводя взгляд на Бавиля и Сандрикура и словно вопрошая их, нет ли тут ошибки и тот ли это человек, которого они ждали. Наконец, не веря их утвердительным кивкам, он спросил юного севеннского вождя:

— Это вы Жан Кавалье?

— Да, монсеньер, — отвечал тот, и в голосе его явственно слышалось волнение.

— Тот самый Жан Кавалье, генерал рубашечников? Тот, что принял титул герцога Севеннского?

— Я не принимал этого титула, монсеньер, — возразил Кавалье, — иногда меня награждают им другие, несомненно в шутку, поскольку присваивать титулы и чины может только король, и я искренне радуюсь, монсеньер, что вас он нарек губернатором Лангедока.

— Потрудитесь называть короля «его величество», коль скоро вы о нем упоминаете, — вмешался г-н де Бавиль. — Клянусь честью, король проявил большую доброту, согласившись вступить в переговоры с мятежником.

Кровь бросилась в голову Кавалье; его лицо вспыхнуло жарким румянцем; немного помолчав, он устремил на г-на де Бавиля решительный взгляд и твердым голосом, в котором не осталось и следа недавнего смущения, ответил: