Кровосмешение (СИ)

В зале повисает молчание.

Вера встает, снимает с крючка свой плащ. Михаил пытается ей помочь, она отталкивает его руку. Она нагибается к столу с плащом на руке и говорит предводителю в лицо:

— Я знаю.

ГЛАВА 5. ОТЧИТКА

По главной городской улице движется колонна. Из репродуктора ползущего за колонной автофургона несутся искаженные до неузнаваемости песни советских лет. Крупным планом — армейские ботинки, полы священнической рясы, гриндерсы, туфли на стоптанных каблуках. Над колонной развернуты плакаты: «Всех не сожрете!», «Нет — фашистской темной нечисти!», «Губернатор! Ты за народ или берешь у народа в рот?», реют красные, желто-синие и черно-бело-желтые флаги.

У некоторых в руках — обрезки труб, стальные прутья.

В колонне — бывший мент Алексей Крылов с семьей, миловидной женой-блондинкой и двумя мальчиками. Глаз у Алексея заплыл, половина лица багровая, но двигается он довольно бодро.

На перекрестке, поджидая колонну, стоит цепочка «терминаторов» с щитами и дубинками.

— Вот этого парня возьми, — говорит оператору Алена Ахматова, показывая на Крылова. Тот приближает изображение. Съемка ведется с третьего этажа одного из правительственных зданий.

— Для кого снимаем-то? — бурчит оператор.

— Для будущего.

* * *

В проеме двери образуется сияние, в сиянии угадывается фигура в священном облачении.

— Отец Владимир! — радушно поднимается из-за стола хозяин кабинета и жизнерадостно целует протянутую руку служителя культа, после чего крепко пожимает ее: — Ну здравствуй, Сережа. Как работается?

— Спасибо, Василий Юрьевич, с Божьей помощью.

Оба садятся в низкие кресла.

— Скажи, Сережа, что ты думаешь о бесах?

— Нам не положено, — коротко регочет отец Владимир.

— Я серьезно. К тебе бесноватые приходят?

— Полно. Бешенство матки, в основном.

— А есть такие, про которых непонятно, люди они или… нет?

— А кто же еще, Василий Юрьевич?

— Ты, я смотрю, материалистом заделался. А здесь был мистиком.

— Простите. Но я правда не понимаю.

— Пойдем. Покажу тебе кое-кого. Поймешь.

* * *

Древняя «девятка» притормаживает рядом с тротуаром, водитель — неприметный молодой человек — сигналит идущей мимо девушке. Та оглядывается, вздыхает, неуверенно идет к машине.

Пацан лет десяти звонит в дверь, ему открывает парень постарше.

— Мать ушла, я перелезу?

— Ну лезь, — пожимает плечами парень.

Колонна демонстрантов подходит вплотную к ОМОНу. Младший Крылов юркает между ног омоновцев.

— Дима, стоять! — орет Крылов. Омоновцы начинают озираться. Несколько демонстрантов бросаются на оцепление с оружием.

* * *

Отец Владимир, в полном облачении, с большим позолоченным крестом в правой руке, стоит перед Мамедовым, прикованным к сооружению, напоминающему крест. Мясника трудно узнать — он смертельно бледен, кожа на лице висит лохмотьями, но глаза горят лютым огнем.

Царю Небесный, Утешителю, Душе истины… — начинает о. Владимир.

Пацан, перелезающий с балкона на балкон, хватается рукой за перила, напарывается на гвоздь, вскрикивает и летит вниз. Впустивший его сосед сидит в наушниках перед компьютером.

Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны…

Лицо Василия Юрьевича вытягивается. Мамедов не мигая смотрит в переносицу священнику. Тот поднимает крест и касается им лба Мамедова, слегка надавливая.

Металлический прут опускается на каску омоновца, в каске ослепительно играет солнце — и разлетается на множество радужных осколков.

И спаси, Боже, души наша…

Молодой человек неприметной наружности запирает изнутри гараж, садится в машину, опускает стекло и поворачивает ключ в замке. Девушка в полубессознательном состоянии лежит на заднем сиденье.

— ДИМА! — ребенок бросается прочь от потасовки, Крылов бросается за ним. Слышен отчаянный женский крик: второго сына топчет обезумевшая толпа.

— Ты снимаешь?

— Да, — глухо говорит оператор.

Верую во единого Бога-отца, Вседержителя, творца неба и земли…

— гудит отец Владимир, пристукивая Мамедова крестом по голове.

У Мамедова пузырится розовая пена на губах. Кожа на его левом запястье лопается до мяса. Доски, к которым он привязан, сотрясаются.

И паки грядущего со славою судити живым или мертвым, и царствию Его не будет конца…

С грохотом ломается доска, и левой рукой, на которой болтаются наручники и обломок дерева, Мамедов хватает отца Владимира за горло. В глазных белках священника лопаются сосуды, глаза заливаются кровью. Мамедов швыряет труп в стену, как тряпку, и сотрясается от автоматных очередей, прошивающих его насквозь.

* * *

На пустой улице, усеянной брошенными плакатами, прутьями, сломанными касками, чьей-то обувью, обняв труп сына, рыдает Крылов.

ГЛАВА 6. ЗОМБИ КОНЧИЛИСЬ, ЗОМБИ БОЛЬШЕ НЕТ

Вечер, багровые облака над пепельно-серым городом. Бар «Фредди». Под вывеской бегущей строкой: