Круча

Костя внимательно вслушивался в деловую аргументацию доклада. Голос Сталина, с кавказским акцентом, звучал спокойно и неторопливо. «Эх, нет Мамеда, сейчас бы он записал цифры!» — отвлекло на минутку Костю воспоминание, и он улыбнулся. Вместе с Мамедом на занятиях кружков, на Красной Пресне, они столько раз повторяли слова Ленина: «с лошади крестьянской, мужицкой, обнищалой» пересесть «на лошадь крупной машинной индустрии, электрификации, Волховстроя», — что заучили их наизусть, и теперь они невольно приходили на ум, когда на Костиных глазах партия практически приступала к их осуществлению… На этом пути будет окончательно разрешен вопрос «кто кого?». А начали решать его успешно: в руках у частника-капиталиста уже меньше одной пятой части промышленной продукции, лишь одна четверть торгового оборота… В стране семь миллионов рабочих города и деревни (за один последний год рост на полтора миллиона человек!), но около миллиона все еще не имеют работы.

Развитие в первую очередь тяжелой промышленности, производящей средства производства, ложится в основу курса на социалистическую индустриализацию; без этого нельзя перестроить на социалистический лад сельское хозяйство, нельзя обеспечить оборону страны.

Строить и построить социализм силами страны, не рассчитывая на чью-то государственную поддержку извне, мобилизуя все наши внутренние средства и ресурсы! Задача ясная. Хранить и укреплять союз рабочего класса со средним крестьянством! Хранить и укреплять единство ленинской партии!

ЦК предостерегал от двух уклонов: как от замазывания кулацкой опасности, так и от паники перед кулаком, от недооценки роли среднего крестьянства. Особенно подчеркивалась необходимость борьбы со вторым из этих уклонов, менее ясным для широких кругов партии и оттого более опасным сейчас.

Про себя Костя отметил, что доклад ЦК, опровергая идейные заблуждения «новой оппозиции», никого из ее сторонников по фамилиям не называет. ЦК показывает, что хочет мира в партии…

Организационный отчет ЦК и доклад Центральной ревизионной комиссии съезд заслушивал на следующий день — в субботу. И тут, в конце дневного заседания, новые оппозиционеры, не желая пойти на предложенное большинством ЦК соглашение, потребовали себе содоклада по отчету ЦК.

Над съездом точно бомба взорвалась! Со времен Бреста ни одна из внутрипартийных оппозиций не выдвигала по отчету ЦК своих содокладчиков. Такой содоклад означал, что всей политической линии ЦК противопоставляется иная политическая линия.

Это выглядело тем страннее, что те же самые оппозиционеры только что провели на ленинградской губпартконференции резолюцию, одобрявшую политическую линию ЦК. Неужели за какую-нибудь неделю разногласия так выросли?

5

В субботу же вечером съезд заслушал содоклад Зиновьева. Открылись горячие прения. Четыре следующих дня подряд, с воскресенья по среду, делегаты собирались на бурные заседания по два раза в день. Пересветов посещал все заседания, выслушивал все речи, захваченный драматизмом развертывающейся перед ним идейной борьбы.

Зиновьев, Каменев и другие ораторы новой оппозиции, которых съезд не стеснял в высказываниях, выходили на трибуну с опровергнутыми уже обвинениями, что ЦК-де не борется с ошибками Бухарина и его «школки молодых», отстаивали всё те же свои формулировки о госкапитализме, свое неверие в возможность построить в одной стране социализм… «И ни одной полезной поправки к практической работе ЦК и партии!» — поражался Костя. Выдвижение новой оппозицией своего содокладчика по отчету ЦК оказалось несерьезным и необоснованным, раскольническим шагом. А один из ее лидеров, Сокольников, выступил против ленинского курса на социалистическую индустриализацию, предлагая сохранить за нашей страной ее аграрный характер…

Никто, ни одна делегация не поддержала «ленинградцев». Они, сказал съезду Сергей Миронович Киров, «забрались в уголок» и почему-то думают, что «ленинская правда, этот ключ ленинизма находятся в одном этом уголке, а не во всем этом зале». Он огласил злорадный заголовок, под каким зарубежная монархическая газета «Дни» печатала сообщения о XIV партсъезде: «Петербург против Москвы». Киров призвал съезд помочь товарищам ленинградцам выбраться «из тесного уголка, в который они забрались…».

От усилий, с какими Костя всматривался издали в лица ораторов, стараясь ни слова не упустить, у него резало глаза, разбаливалась голова, внимание ослабевало. Во вторник вечером, не дождавшись перерыва, он встал с места. «Пойду на воздух, освежусь». Вышел из зала и у вешалки оделся.

Перед дворцом, на улице, никого не было. Морозило, снег под калошами хрустел. Костя ушел из-под яркого света электрических фонарей и свернул по тропинке между сугробами к парапету над набережной.