Круча

— Не знаем почему. Говорит, что мы «непринципиальны», когда «отгораживаемся» от Бухарина, боимся «впасть в уклон»… А мы всего только в глаза сказали, что думаем.

— Это ерунда! Вздор. Вы его тоже как-нибудь обозвали?

— Нет, — отвечал Скудрит, — мы не позволяли себе личных выпадов.

— Плюньте, обойдется. Брань на вороту не виснет. Виноват во всем, конечно, Бухарин. Ишь, втянул вас в «большую политику»! Зачем ему было читать вам эту горе-записку? Нашел чем хвастаться! Вот я ему это сам скажу. Хорошо, что вы пришли прямо в ЦК.

Скудрит заметил, что Окаёмов ходил еще к Зиновьеву. Косте показалось, что по лицу Сталина пробежала тень.

— Зачем ходил?

— Говорил о том же, о чем мы сейчас с вами.

— Ну что же, Зиновьев — член Политбюро, — сдержанно заметил Сталин и тут же добавил: — Но все-таки не секретарь ЦК. Вы поступили правильно, обратившись в секретариат. Итак, все же постарайтесь с Шандаловым и Бухариным сработаться. Таков вам совет ЦК.

Выйдя из здания ЦК, на Старой площади повстречали Окаёмова.

— Только что был у Зиновьева, — сказал он. — Хочет тебя видеть, Костя, просил передать приглашение. Сказал: «Приведите мне Пересветова, хочу познакомиться». Ему понравилась твоя вчерашняя речь.

Костя с Яном переглянулись. Ян сказал:

— Член Политбюро приглашает — надо идти!

Окаёмов с Пересветовым условились, что пойдут вместе в понедельник (была суббота).

— Но тебе надо будет ухо востро держать, — сказал Ян, когда Окаёмов с ними попрощался. — Как раз очутишься между двух огней. Да нет, теперь уже между трех!..

3

В воскресенье утром, часов в десять, Костя пришел наконец к Уманской.

Он застал ее за уборкой комнаты. На Уманской был светлый ситцевый фартук, белая косынка стягивала щеки и молодила лицо. Лена казалась веселой и оживленной.

— Подожди, я сейчас принесу кофе!

«Значу ли я для нее что-нибудь?» — думал Костя, волнуясь и шагая по комнате взад и вперед, пока Лена ходила на кухню.

Она вернулась с кофейником и двумя чашками на подносе. Костя вкратце сказал ей о вчерашнем посещении ЦК. Затем она прямо, без перехода, серьезно и даже строго спросила его:

— Скажи, как это ты вдруг решил объясниться мне в любви?

Он отвечал, что не так уж «вдруг»: что он еще в Марфине начал разбираться в себе.

— В Марфине?.. — Лена поставила на стол чашку. — Может ли это быть?

— Да, после твоего отъезда. Я был убежден, что ни одна женщина, кроме Оли, мне понравиться не может. А ты даже непохожа на нее. Потом мне стало нравиться в тебе как раз то, чем ты несхожа с Олей. Твоя игра на рояле, например, сперва мне казалась суховатой. Ты играла вещи, какие я знал по ее игре. У нее звук мягче твоего, и я поневоле сравнивал. Потом обратил внимание, что у тебя все получается как-то строже, осмысленней. Твоя игра мне стала нравиться…

— Можно задать тебе один вопрос? Ты ничего не говорил обо мне Оле, когда вернулся из Марфина?

— Я сказал ей.

— Что же ты мог ей сказать?

— Что думаю не о ней… а о тебе.

Лена встала. Их чашки стояли недопитыми. Она взяла с этажерки нераспечатанную пачку папирос.

Костя удивился:

— Разве ты куришь?

Она пожала плечами:

— Держу на случай. Не хочешь?

Елена раскрыла пачку, зажгла спичку и закурила, щурясь от дыма, не затягиваясь. Потом сбросила тапочки и взобралась на диван, прикрыв ноги юбкой. Некоторое время она молча курила, Костя так же молча стоял перед ней. Наконец она вымолвила:

— Мы должны с тобой поговорить. Но я бы хотела отложить наш разговор. Дай мне подумать.

— Подумать?.. Разве ты не думала?

— Над тем, что ты мне сейчас сказал.

— Да что же такое я сказал?

— Ты очень много сказал. Оказывается, Оле ты давно признался, что я тебе нравлюсь. А я ничего не знала.

— Ну и что здесь такого? Пойми, у нас с ней такие отношения…

— Я понимаю, что у вас такие отношения, но я понимаю также, что я тут ни при чем.

— Как ни при чем? Из-за тебя эти отношения изменились.

— Я этого не хотела.

— Знаю.

— И вовсе не хочу, чтобы меня с кем-то сравнивали.

Костя нервно усмехнулся, хотя ему было не до смеха.

— Ты обижаешься, Лена! Право же, не на что.

— Я не обижаюсь, но не могу понять, как можно выдавать с головой человека, который тебе понравился? Ведь ты же выдал меня ей!

— Выдал?..

— Притом не сказав ни слова мне самой.

— Я сам не понимал себя, пока ты была в Марфине!

— Мог бы найти меня в Москве.

— Ну, Лена, ну позабыл твой телефон, не знаю, как это получилось.

— Очень просто получилось: нисколько меня не любишь, не хотел меня видеть, вот и получилось… Но хватит о телефоне. Скажи, как ты съездил в Еланск?

Она спрашивала, как имеющая право знать. Костя стал объяснять, как тягостны для него были дни, проведенные в семье.

— Вот видишь! — участливо сказала Елена. — Для тебя тяжел разрыв. Зачем он тебе?

— Зачем! — с горечью воскликнул он. — Конечно, низачем, раз ты меня не любишь!

— А если б любила?

— Зачем говорить о том, чего нет?

— Ну прошу тебя, скажи, что бы ты стал делать, если б я любила тебя?

— Ушел бы к тебе от Оли.

— А потом? Ведь у вас дети. По-моему, ты рано или поздно вернулся бы к Оле.