Круча

В девятнадцатом году Пересветов второй раз в жизни — в первый раз это случилось в Октябре — видел и слышал Ленина, приехав делегатом с фронта на VII Всероссийский съезд Советов. Смотрел на Ленина не отрываясь, как только он вышел на сцену Большого театра, в президиум, а когда Ленин подошел к рампе и заговорил, так, будто он думает вслух, Костя вдруг забыл про самого Ленина, захваченный его речью. Как будто Ленин поднял его сильной рукой на высоту и поставил рядом с собой: «Гляди!» И Костя увидел весь мир таким, каков он есть, в крови и в слезах и в трудовом поту; и единственную в нем Республику Советов — РСФСР, и злобствующую против нас Антанту, и миллиарды угнетенных империализмом людей на Западе и на Востоке.

В последние месяцы особенно жила надежда, что вот Ленин встанет, полный сил, и скажет всем, как правы были те, кто отстоял ЦК от наскоков оппозиции. А теперь даже и в этом удостовериться не у кого, кроме как у своей собственной совести и разумения. Сами должны выносить окончательные, последние приговоры.

Всю эту бурю чувств и мыслей Пересветов замкнуто держал в себе.

Флёнушкин спросил его:

— Скажи, тебе не жутко? Начнется опять какая-нибудь заварушка, дискуссия, а призвать к порядку некому. Неверный поворот руля — и ведь к черту на рога полетим?..

— Дискуссия только что была, — сдержанно возразил Костя. — Нашлись, кто призвал к порядку. Не полетели.

— Потому что большинство ЦК взяло правильную линию. А если бы?..

— Что за мысли приходят тебе в голову? ЦК ошибется — партия поправит.

— А это у тебя не фатализм?

— Почему фатализм? Если в революцию не верить, ожидать перерождения большевистских кадров, тогда, конечно, можно и в панику вдаться.

— Хм!.. Стало быть, я от оппозиции паникой заражаюсь?

5

Тихана Нагорнов в момент смерти Владимира Ильича был в Горках. В ту первую, страшную ночь он стоял у открытой двери и, подолгу не мигая, смотрел на неподвижную грудь Ленина, на лоб и бескровное лицо с закрытыми глазами. В комнате, в полной тишине, стояли в почетном карауле старые товарищи Ленина по партии.

Горестные мысли одолевали Тихану. Как теперь будет все без Ленина?.. От долгого напряжения глаза устали, он опустил их и увидел у себя на груди орден Красного Знамени, который обычно не носил, а сегодня надел по приказу начальника. «А Ленину-то ордена и не дали? — пришло ему в голову. — Не успели, значит, или сам не захотел?» Тут он вспомнил, что орден Красного Знамени дается за военные боевые заслуги, но и это его не успокоило. «На фронтах он не был — так что из этого? В него и в тылу стреляли, — думал Тихана. — А разве он армиями не руководил? Разве кто из нас может сравниться с ним в заслугах?»

Опять Тихана долго не сводил глаз с неподвижной груди Владимира Ильича и все думал: «Как же мне теперь носить орден, когда самого Ленина не наградили?..»

В ту ночь приезжали в Горки члены ЦК партии.

Позже, в Москве, в Доме союзов, Тихана увидел на груди Ленина орден Красного Знамени. Одни говорили, что положен он по приказу штаба Красной Армии, другие — что кто-то из членов ЦК партии снял свой орден и положил на грудь Ленину; что и многие хотели то же самое сделать, да не было разрешено: если бы разрешить, все бы орденоносцы в стране принесли Ленину свои ордена.

…В Горках в те первые часы сестра Ленина Мария Ильинична, землисто-бледная, молчаливая, сидела на диване рядом с Михаилом Ивановичем Калининым. Седина в волосах у обоих сегодня заметнее стала, чем была вчера. Он ей тихо говорил:

— Что же делать? Должна была когда-нибудь свалиться гора на наши слабые плечи. То всё пригорки были…

Мария Ильинична молчала, глаза ее горели сухим огнем. Молчали и окружающие. Немного погодя Калинин продолжал:

— Дорогое свойство было у Владимира Ильича — не принимать в обиду возражений. Знаете, как-то раз по какому-то мелкому вопросу, касавшемуся одной из областей РСФСР, я проголосовал против предложения Ленина, а оно было принято. И что вы скажете? Встречает меня через месяц Владимир Ильич и говорит мне: «А вы, Михаил Иванович, правы оказались! Пришлось нам в Совнаркоме это дело перерешать». Какая для меня это была награда! Прямо именинником почувствовал себя!.. Но обычно-то он прав оказывался. Тогда думаешь: «Вот какой я дурак был! Такой простой вещи не понимал». А он — как ни в чем не бывало, даже тебе и не напомнит твоей ошибки. Разумей, дескать, сам!.. Вот это была коллективная работа! Вот это был вождь! Наставник… Учитель…

Голос Михаила Ивановича пресекся. Мария Ильинична молчала, крепко сжав губы.

Осенью к Ленину в последний раз приезжали в Горки рабочие, делегация с Глуховской мануфактуры. Мария Ильинична позвала Владимира Ильича, и он вышел к ним в приемную. От радости они расплакались.