Крученых против Есенина

Развитие этой мании – тема «Чорного человека».

В первой строфе еще мелькает проблеск сознания.

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.

Во второй строфе призрак уже не кажется поэту следствием болезни или «осыпающего мозги алкоголя» – призрак стал самостоятельной реальностью. Мы имеем право предположить, что этот призрак долго рос и развивался в сознании поэта; он является последним, суммированным воплощением всего ужаса безвыходности и самоосуждения, который сопровождал Есенина на протяжении всего его творчества.

Чорный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.

Разве мы не слышали наростания этого настроения в прежних книгах Есенина, в таких, например, строках:

Если не был бы я поэтом,
То наверно был мошенник и вор…

(Сравни: «прохвост и забулдыга»).

Или еще:

Я такой же, как вы, пропащий.

Вот из всего этого самобичевания и вырос, в конце концов, Чорный человек, который «глядит в упор»:

Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.

Личность героя поэмы (может быть, самого поэта) здесь уже не только «раздваивается», более того – она распадается на три почти самостоятельных комплекса. Два из них видны сразу, с первого взгляда: это, во-первых, действующее лицо поэмы и во-вторых – Чорный человек, который является ничем иным, как проекцией во вне, внутренних переживаний. Но есть и еще один, есть третий. Образ его мелькает в строке –

Обокравший кого-то.

Кого же? И по ходу поэмы и по предыдущим стихам Есенина можно сказать, что этот «кто-то» – опять-таки сам герой поэмы (или сам поэт). Это тот самый же Есениным «загубленный мальчик»

Желтоволосый
С голубыми глазами,

о гибели которого неоднократно скорбит автор. Этот «обокраденный» «кто-то» – Есенин-юноша, прошлое, ушедшая молодость, прежняя радость, навсегда потерянная возможность настоящей здоровой жизни. Этот «кто-то» есть опять-таки проэкция во вне, на этот раз проэкция своего собственного идеализированного «я», точно также, как чорный человек есть проэкция во вне «я» – этического, осуждающего и издевающегося – жестокой совести.

Проэцирование во вне внутренних психических состояний свойственно каждому поэту; для Есенина оно особенно характерно (см. об этом также в нашей книжке «Есенин и Москва Кабацкая»).

Есенин пытался спасти «желтоволосого мальчика» из «простой крестьянской семьи» и пытался бороться с «Чорным человеком».

Просматривая стихи Есенина, мы убеждаемся, что он порывался вернуться в деревню, вернуться к прежней жизни; он попробовал было поехать в родные места, но там сразу же убедился в том, что:

Язык сограждан стал мне как чужой
В своей стране я словно иностранец.

и что:

Моя поэзия здесь больше не нужна
Да и пожалуй сам я тоже здесь не нужен.

Следовательно, «желтоволосый мальчик» погиб навсегда. Остался «скандальный поэт», «пропащий», перед которым «чорная гибель». (Все эти выражения взяты нами не разных стихотворений Есенина).

И вот к этому пропащему, «прохвосту и забулдыге» приходит чорный человек, рассказывающий ему о его погибшей жизни. Чорный человек чрезвычайно назойлив и жесток: особенно неприятные вещи он повторяет несколько раз – «жулик и вор, шарлатан», «называл скверной девочкой» и т. д. A за ним стал метаться и повторяться и герой поэмы. Наконец, он делает последнее усилие. Если не удалось ничто другое, может быть удастся уничтожить страшный призрак Чорного человека

– Чорный человек.
Ты – прескверный гость.
Эта слава давно
Про тебя разносится.
Я взбешен, раз'ярен
и летит моя трость
прямо к морде его,
в переносицу…

Но так бороться с призраками нельзя. Так можно на миг разбить галлюцинацию, но она должна появиться снова и с прежней силой, потому что причины, вызвавшие ее, не уничтожены.

Трость попадает «в морду» Чор-человеку, он, казалось бы, исчезает:

Я в цилиндре стою,
Никого со мной нет.
Я один…
И – разбитое зеркало.