Круг

Он здесь не останется. Ни за что. Мартен освободился от снаряжения, сделал последний глоток живительного кислорода, схватился за корни и потянул что было сил. Сил оказалось маловато, пришлось оттолкнуться ластами, выгнуться и потянуть еще раз. Раздался сухой треск, Сервас протиснулся в узкий лаз, поднялся выше… ударился… начал карабкаться… ударился… освободился… полез выше… выше… выше…

Дождь пришел с запада. Обрушился, как армия захватчиков на чужую территорию. Поднялся ураганный ветер, засверкали молнии, потом небо разверзлось и начался потоп. Потоки воды проливались на улицы, крыши и каменные фасады старых домов. Холмы накрыл тяжелый мокрый саван, поверхность озера вздыбилась. Сервас всплыл, раздвинув головой гнилые деревяшки и мусор, плававшие между корнями деревьев у самого берега. Маска прилипла к лицу, как резинка вантуза. Ему пришлось потянуть обеими руками, чтобы отцепить ее, в голове промелькнула идиотская мысль: «Так и щек недолго лишиться…» Он разинул рот, жадно глотая воздух и капли дождевой воды, огляделся и пришел в ужас. Который сейчас час? Почему они пробыли внизу до темноты? Сервас услышал плеск — Циглер всплыла и схватила его за плечи.

— Что случилось? ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?

Он не отвечал, только крутил головой, тараща глаза из-под маски на лбу. Струи дождя стекали по прорезиненному комбинезону. Он слышал раскаты грома и звук шлепающихся на поверхность озера капель.

— Господи, ты меня видишь? — выкрикнул он.

Циглер осмотрелась, лихорадочно соображая, как добраться до берега и вскарабкаться наверх, цепляясь за корни и ветки. Она обернулась к Сервасу и заметила, что он так и не перестал озираться, но на ней его взгляд почему-то не задерживается.

— Ты меня видишь? — повторил он еще громче.

— Что? О чем ты?

— Я НИЧЕГО НЕ ВИЖУ! Я ОСЛЕП!

Он наблюдал за ними, бесшумный и невидимый, как тень. Тень среди теней. Они понятия не имели, что он совсем рядом. Им и в голову не приходило, что он вернулся. Он стянул с головы черную шапочку, чтобы почувствовать дождь, привычным жестом погладил бородку и улыбнулся, сверкнув глазами в темноте.

Он проследил за ними до этой полуразрушенной часовни, где они, видимо, часто собирались. Он затаился в зарослях кустарника, слушал через окно их разговор — благо витраж давным-давно выбили, — смотрел, как они курят, пуская по кругу бонг. Да, эти ребята на голову выше доброй половины себе подобных, всех этих малограмотных юных приматов. Теперь он понимал, как Мартен стал таким, каким стал. Из Марсакского лицея выходят многообещающие личности. Он вообразил, как было бы хорошо открыть Криминальную школу для талантливой молодежи. «Я мог бы читать там лекции», — подумал он, весело ухмыляясь.

Как только подростки вышли из часовни и направились через лес к лицею, он занялся обследованием их «штаба». Внутри не осталось ни распятия, ни других сакральных предметов; на полу валялись смятые пивные банки и пустые бутылки из-под кока-колы, конфетные обертки, пакеты и рекламные страницы глянцевых журналов — наглый, кричащий символ стерильной религии массового потребления, возобладавшей над истинной верой.

Гиртман не верил в Бога, но не мог не признать, что некоторые религии, в том числе христианство и ислам, достигли небывалых высот в искусстве пыток и превзошли все остальные учения в свирепой жестокости. Он бы с удовольствием применил на практике затейливые инструменты, созданные средневековыми гениями. Эпоха, в которую жили эти родственные ему души, позволила им развить свои таланты. Он поступал так же — блистал красноречием в суде, чтобы посадить людей, чья виновность была более чем сомнительной. Сейчас он готовился стать судьей и палачом, переиначив на свой лад шутку о «политом поливальщике».[51]

Сначала он думал, что узурпатор, посмевший занять его место, выдавать себя за него, — один из этих ребят, но, проведя расследование, понял, что ошибся, и увидел иронию ситуации во всей ее жестокой неприглядности. Бедный Мартен… Он столько выстрадал. Гиртман — возможно, впервые в жизни — ощутил сострадание и чувство товарищества. Он разве что не прослезился. Швейцарец и сам удивлялся тому, как действовал на него Мартен, но это было сладостное, чудесное удивление. «Друг мой, брат мой, Мартен…» — подумал он и решил, что жестоко покарает виновную. Она совершила сразу два преступления — «оскорбление величества» и предательство. Наказание навечно пребудет с ней — как тавро на ухе быка.

45 Больница

— Ретинальное кровоизлияние, — объявил врач. — Закон Бойля-Мариотта, P₁xV₁=P₂xV₂, при постоянной температуре объем, занимаемый газом, обратно пропорционален его давлению. Как и все газы, воздух в вашей маске подвергся давлению и дважды изменил объем — сжался, когда вы спустились под воду, и расширился, когда всплыли. У вас так называемая баротравма, то есть травма, вызванная резкой переменой атмосферного давления. Не знаю, что произошло внизу, но полная потеря бинокулярного зрения — случай довольно редкий. Даже временная потеря. Не беспокойтесь, слепота вам не грозит.