Круг

На небе полыхнула молния, задрожали стекла, и в тот же момент завибрировал телефон, напугав Серваса. Он протянул руку, пытаясь нащупать его на тумбочке, но Эсперандье оказался проворней.

— Нет, я его помощник… Да, он рядом… Сейчас, мадам…

Венсан вложил сотовый в ладонь Сервасу и вышел в коридор.

— Слушаю…

— Мартен? Ты где?

Марианна.

— В больнице.

— В больнице? — По голосу он понял, что она изумлена и напугана. — Что случилось?

Сервас рассказал.

— Боже мой! Хочешь, я приеду?

— Уже восемь, тебя не пропустят, — ответил он. — Приезжай завтра, если хочешь. Ты одна?

— Да. Почему ты спрашиваешь?

— Запри дверь и ставни. И никому не открывай. Договорились?

— Ты меня пугаешь, Мартен.

«Мне тоже страшно, — едва не признался он. — Я умираю от страха. Беги. Не оставайся одна в пустом доме. Переночуй в другом месте, пока этого психа не задержат…»

— Ничего не бойся, — сказал он. — Сделай, как я сказал.

— Мне звонили из суда. Юго завтра выпустят. Он плакал, когда мы говорили по телефону. Надеюсь, этот ужасный опыт его не…

Марианна не закончила фразу. Ее переполняли облегчение, радость за сына и тревога за него.

— Может, отпразднуем втроем?

— Хочешь сказать…

— Юго, ты и я, — подтвердила она.

— Марианна, ты не… торопишь события? Я тот самый легавый, который его посадил…

— Наверное, ты прав. — Она была явно разочарована. — Хорошо, отложим.

— Ужин, о котором ты говоришь… это значит, что…

— Прошлое — это прошлое, Мартен. Но «будущее» — тоже красивое слово, не так ли? Помнишь наш секретный язык? Только мы вдвоем.

Еще бы он не помнил! Сервас нервно сглотнул. Почувствовал, что на глаза навернулись слезы. Наверняка это действие лекарства, выброс адреналина, пережитые за день волнения.

— Да… да… конечно, — ответил он сдавленным голосом. — Позаботься о себе, пожалуйста… Я… До скорого.

Пять минут спустя телефон снова зажужжал. Эсперандье снова ответил, потом отдал телефон своему шефу.

— Майор Сервас?

Мартен сразу узнал этот юный голос, только звучал он иначе, чем при их последнем разговоре.

— Только что звонила мама. Директор тюрьмы сказал, что меня выпустят завтра, рано утром, что все обвинения сняты.

До Серваса доносились привычные звуки тюремной жизни.

— Я хотел вас поблагодарить…

Сыщик почувствовал, что краснеет. Он просто сделал свою работу. Но парень по-настоящему взволнован.

— Вы… классно поработали. Я знаю, чем вам обязан.

— Расследование не закончено, — поспешил напомнить Сервас.

— Да, я знаю, у вас ведь есть другая версия… Та автобусная авария?

— Ты тоже был в автобусе, Юго. Я хочу, чтобы мы об этом поговорили. Как только будешь готов. Нелегко ворошить горестные воспоминания. Но мне очень нужно, чтобы ты рассказал мне все подробности трагедии.

— Конечно. Я понимаю. Вы считаете, что убийцей может оказаться один из выживших?

— Или родственник одной из жертв, — уточнил Сервас. — Мы выяснили… — Он не был уверен, стоит ли продолжать. — Мы уверены, что шофера автобуса тоже убили. Как Клер, Элвиса Эльмаза и капитана пожарной службы… Таких совпадений не бывает. Мы близки к разгадке.

— О господи, — пробормотал Юго. — Возможно, я его знаю…

— Возможно.

— Не хочу дольше вам докучать. Отдыхайте и поправляйтесь поскорее… И помните, я ваш вечный должник. До свидания, Мартен.

Сервас положил телефон на тумбочку. Странно, но он был растроган.

— Если я вас правильно понял, — проговорил изумленный следователь, — в вечер убийства Клер Дьемар вы были в Париже — встречались с вероятным будущим кандидатом от оппозиции на будущих президентских выборах.

Судейский чиновник больше не торопился уйти домой. Совсем не торопился. Поль Лаказ кивнул.

— Именно так. Я вернулся ночью, на машине. Мой водитель может это подтвердить.

— В случае необходимости вы, конечно, назовете имена других людей, которые подтвердят ваши слова? Например, этот самый член оппозиции? Или его сотрудники?

— Только в самом крайнем случае. Надеюсь, до этого не дойдет…

— Почему вы не признались раньше?

Депутат печально улыбнулся. Дворец правосудия опустел, коридоры заполнила тишина. Они напоминали заговорщиков. По сути, так оно и было.

— Вы прекрасно понимаете, что если это всплывет, с моей политической карьерой будет покончено… И вы, как и я, знаете, что наше правосудие не умеет хранить тайну, рано или поздно утечка в прессу обязательно случается. Вам должно быть ясно, как трудно — почти невозможно — для меня вести беседу в официальных кабинетах, будь то прокуратура или полиция.

Следователь поморщился. Он не любил, когда при нем подвергали сомнению честность служителей Фемиды.

— Вы подвергли свое политическое будущее колоссальному риску, вас действительно могли лишить депутатской неприкосновенности и арестовать.