Круг

Салвика с мужем были луйские и в Сибирь приехали вместе с Эманом. Они поселились в одной деревне. Земля тут оказалась хорошая, кругом леса, в лесу полно зверя, в реке — рыбы, скота можно держать без счета. Переселенцы зажили хорошо. Салвика и Амина сдружились. Иной раз, глядя на играющих Сергея и дочку Салвики Алику, Амина говорила:

— Пусть играют, пусть дружат. Подрастут, поженим их.

— Жди, когда они подрастут!

— Время бежит незаметно…

— Пока они подрастут, мы состаримся, может, и помрем, — сказала как-то Салвика.

И вот, дочка еще не подросла, а отца уже нет в живых. Только тело его пока еще дома лежит…

Кугубай Орванче приуныл. На другой день на похоронах ходил печальный и молчаливый.

Хотя Салвика знала поверье: если плакать, из слез образуется озеро, и покойник не пройдет, она не могла удержаться. Глаза у нее покраснели, веки опухли, на лице появились морщины.

Кугубай Орванче сказал ей:

— Не убивайся, дочка, от горя сама заболеешь.

Салвика взглянула на старика, вздохнула, утерла слезы концом платка, снова заплакала и вышла из избы.

Покойник лежал на лавке.

Кугубай Орванче подошел к нему.

— Сколько раз я тебе говорил: «Не ходи один, стрелять не умеешь». Вот, не послушался… Медведь— не шутка.

Пришли на похороны соседи. Из мужчин — одни старики (остальные на пахоте), — много женщин.

Кугубай Орванче с одним марийцем принесли из сарая две колоды, вычистили их, обтесали. В одной прорезали окно, в которое опустили пятьдесят две копейки.

Тем временем другие старики на лубяных носилках ногами вперед вынесли покойника во двор. Там был поставлен полог, под которым с телом остались одни мужчины. Один из них разорвал на покойнике рубаху и снял ее. Другой, трижды заходя в дом, вынес сначала мыло, потом веник и в третий раз ушат теплой воды. Обрызгали веник водой, этим веником провели по телу покойника с головы до ног, потом как следует обмыли. Надели ha него холщовые штаны и рубашку, обули в новые лапти, причем лапотные оборы замотали в левую сторону. Надели поддевку, на руки — варежки. на голову — шапку. После этого снова занесли в дом ногами вперед, положили на прежнее место.

У изголовья покойника поставили частое сито, в него насыпали ячмень, в ячмень поставили и зажгли свечи.

Между тем Амина испекла девять маленьких блинчиков. Салвика взяла три блинчика, подошла к ситу.

— Киямат тёра*, это тебе! — сказала она и — положила в сито один блинчик.

— Киямат саус[6], это тебе! — сказала она и положила другой блинчик..

— Муж мой Арслан, это тебе! — и она — положила третий.

Кугубай Орванче достал из-за пазухи Принесенцые из дому свечи и хлеб.

— Это все Арслану, Арслану, — приговаривал он, зажигая свечи и кроша в сито хлеб.

Когда свечи догорели, в колоду постелили старый войлок, в изголовье положили старые тряпки, все это покрыли мягким холстом. Только тогда положили в колоду покойника.

— Пусть твой дом будет теплым, — сказал Кугубай Орванче, и все повторили эти слова.

— Пусть будет у тебя семь тысяч копеек денег! — Кугубай Орванче достал десятикопеечную монету и положил ее в карман поддевки покойника.

С левого бока положили полотенце, с правого — палку, чтобы на том свете отпугивать собак и змей, за пазуху сунули три блинчика.

— Где у тебя холст, Салвика? — спросила одна из женщин.

Принесли длинный кусок холста, им накрыли покойника.

— Пусть будут у тебя шелковые качели! — сказала женщина и положила вдоль холста три нитки — красную, черную и зеленую.

Другая женщина оторвала от длинного холста кусок, накрыла им лицо покойника, говоря:

— Вот тебе покрывало для лица.

Сверху покойника накрыли старым чапаном.

Когда понесли из избы, Салвика, взявшись за край колоды, произнесла:

— Не уноси с собой счастье!

Остальные вышли молча.

Хотя на дворе лето, колоду, по обычаю, поставили на сани.

— Где Алика? Приведите ее сюда!

Алика, напуганная и наплакавшаяся оттого, что плачет мать, подошла к толпе провожающих.

Кугубай Орванче сказал девочке:

— Перешагни три раза через домовину отца и при атом скажи: «Отец, не делай меня бедной, сделай счастливой!».

— Зачем? — испуганно спросила девочка и посмотрела на мать.

— Доченька, слушайся старших! Переступи. Не заставляй ждать.

Люди впряглись в сани. Салвика поймала большого петуха, подала его Кугубаю Орванче.

Старик отрубил петуху голову и, держа ее за гребешок, подошел к саням; кровь петуха капала на лоб покойника. Кугубай Орванче в это время приговаривал:

— Кровь твою выкупил! Кровь твою выкупил!

В это время обезглавленный петух, подпрыгивая, кинулся во двор и там упал замертво.

«Побежал во двор, не на улицу, это, говорят, к тому, что в доме еще быть покойнику, — подумал Кугубай Орванче. — Жалко Салвику…» Об этом же подумали, наверное, все остальные и с жалостью поглядели на Салвику и потянули сани.

Кугубай Орванче петуха с головой в-ыбросил на улицу и зашагал за санями.

День был солнечный, кругом щебетали птицы, белки безбоязненно смотрели с верхних веток сосен своими круглыми глазками.

Два марийца закончили рыть могилу и отдыхали. Завидев приближавшиеся сани, они побежали навстречу и помогли тянуть.