Круг

— Вот, черт возьми, кто приехал! Ну, здравствуй, Эбат. Пошли скорее ко мне, небось, устал, проголодался с дороги. А это кто с тобой?

Старик, не останавливаясь, шагал к своему дому. Эбат свернул к Эману.

За столом Эбат, рассказывая о себе, рассказал и о старике, с которым пришел в Ронго.

Тут в разговор вмешался Сергей:

— Ребята на улице говорили: он к сыну пришел, а его никто не узнал, потом сноха узнала… Сейчас в бане парится.

— Сынок, придержи-ка язык, — строго сказал Эман.

— Держу! — Сергей высунул язык и ухватился за него пальцами, потом, видя, что все засмеялись, засмеялся и сам.

Амина рассердилась.

Унур Эбат остался жить у Эмана. Постепенно он успокоился, глаза повеселели. Истосковавшись по крестьянской работе, он с удовольствием сеял, боронил. Казалось, он не замечал, что работает не на себя, а на Эмана. Частенько кто-нибудь из соседей просил Эбата помочь в работе, он никому не отказывал. Салвике вместе с Эманом посеял рожь.

Запрягая лошадь Салвики, Эбат сказал:

— Раньше, в Коме, у меня была и лошадь своя, и избушка. Теперь — ничего нет. Много воды утекло, вся жизнь теперь другая, и сам я другой. Уже старость не за горами. Тпру-у, мерин, не балуй! Когда-то на такой же горячей лошади ездил на свадьбу в Луй. Эх, давным-давно это было… И Салвика с тех пор сильно изменилась. Как вспомню, что вместе с ней тогда на свадьбе плясали, не верится, что это она была…

Со временем Унур Эбат стал поговаривать о том, что надо бы и ему обзавестись своим домом.

Эман готов был всю жизнь держать при себе такого хорошего и дарового работника, как Эбат, но понимал, что это невозможно.

— Погоди, кончим работу, поставим тебе дом.

В молодости Эман готов был отдать Унуру Эбату последнюю рубаху, теперь же, когда стал крепким хозяином, было жаль даже щепки из своего хозяйства. Он стал думать о том, как бы подешевле отделаться от Эбата, и надумал: вместо того, чтобы ставить новый дом, приискать ему вдову с домом.

Он сказал об этом Амине, та заговорила с Эбатом о Салвике, а тот, оказывается, сам уже не раз подумывал о том, что хорошо бы ему жениться на Салвике. Амина с Эманом взялись уговорить Салвику, им помогли женщины, и к рождеству справили свадьбу.

Так Унур Эбат стал мужем Салвики, записался в общество и остался в Ронге.

Эман был очень доволен таким исходом дела, и даже хвастался, что сделал доброе дело.

Но недолго пришлось пожить Эману спокойно.

Однажды Амина подала ему письмо от сестры Насти. Эман прочел письмо, бросил его на стол и крикнул:

— Нет! Не нужен!

— Кто не нужен? — испуганно спросила Амина.

— От одного ссыльного избавились, теперь твоя сестрица хочет навязать нам на шею другого!

— Эбат не ссыльный! — возразила Амина. — У него кончился срок. Так же и у Володи Аланова…

— Срок кончился, клеймо на нем осталось! Я не хочу из-за него быть в ответе-перед царем!

— Вот уж не думала, что ты такой трусливый. Ну что ж, если боишься, Настя не станет тебе кланяться.

— То-то, раньше мы с отцом вам кланялись, теперь — вы мне!

Амина посмотрела куда-то мимо Эмана:

— Вот каким человеком стал мой муж…

— Каким я стал? Ну, каким?

— Таким, как мой отец. Таким же бессовестным!

— Не болтай пустое!

— A-а, правда глаза колет? Хоть тебе не понравится, но я все равно скажу. Из-за своего хозяйства ты стал таким жадным, что готов у собаки кость отнять. Хоть бы постыдился своего друга Эбата! Целый год заставлял его работать на себя, не платя ни копейки…

— Замолчи, слышишь?

— Я пять лет родную сестру не видела, а ты не хочешь, чтоб она приехала. Сердца у тебя нет!

— Перестань! Пусть едет, пусть живет у нас, сколько хочет, только бы не тащила зазнобу-ссыльного.

— Я же говорю, что Володя приедет по окончании ссылки.

— Все равно он мне не нужен.

— Так ведь тогда и Настя не приедет. Перед соседями стыдно, что ты родства не признаешь.

— Какое мне дело до соседей! Нечего твоей Насте сюда ехать, незачем баламутить народ.

— Вот до чего договорился! — Амина всплеснула руками. — Бессовестный! — она взяла письмо.

Шло время, Эман все больше отдалялся от Унура Эбата. Впервые они сцепились на сходке.

Дело было так. Старик-каторжник, с которым Унур Эбат пришел в Ронго, пожаловался сходу, грустно глядя из-под насупленных бровей:

— Сын со снохой выгнали меня из дома, приходится ночевать v соседей…

Староста для виду обратился к сыну, с которым они еще накануне переговорили о старике:

— Ну, что скажешь?

Тот сказал:

— Помилуй, староста! Кто согласится содержать дармоеда? У меня дети, как я буду растить их в одном доме с каторжником?

— Грубит он что ли? — зевая, спросил староста.

— Каторжник он и есть каторжник: детей бьет, нехорошим словам учит.

— Врешь! — крикнул отец. — Врешь!

— Слышите, как кричит? Вот так же и дома…

— Ну, ладно, — сказал староста, повернувшись к старику, — придется выселять тебя из деревни за нарушение общественного порядка.

По лицу старика покатились слезы.

Унур Эбат не выдержал:

— Мужики, что вы смотрите, почему молчите? Есть у вас сердце или нет?

Люди зашевелились, зашептались.

— Кто там шумит? — строго спросил староста.

Тогда вперед выступил Эман и оказал: