Круг. Альманах артели писателей, книга 2

В комнате оказалось множество людей: им было не тесно, когда они лежали друг на друге. Вскочившие хватали винтовки — откуда… — и шасть на жужжащий гулами, ветром и криками двор.

В углу остался один, лежал огромным куском мяса, он лежал в обмороке: помятый товарищ. И, очнувшись, застонал:

— Пить! —

В горло ему лилась каленая сухая пыль с запахом горелого пороха, как специи покинутой больницы, — вдали каталась перестрелка, словно по полу детский деревянный тарантас.

Болтов:

положил Преображенского.

Болтов и Козодоев расстреляли только что тринадцать офицеров.

Болтов — испытанный революционер, — в Севастополе он схватился с Федором Баткиным, — Болтов командует сейчас группой, идущей в тыл белогвардейцам, залегшим на Козьем Бугре.

Там еще брызжет пальба.

Но в наступающей белесоватости приближается вокзал. Он наползает на город вместе с утром, продвигаясь медленной сапой, впереди его лентой идут бодрые стволы, вспыхивая и грохоча в тумане.

Матросы и маратовцы осторожно обкладывают Козий Бугор с тыла. Они не спугнут беспечных золотопогонников. Завтра их надо захватить живьем.

Козодоев по распоряжению Болтова до утра остался в Кремле с засадой.

В серо-синей сырости замирает решительно и тихо шаг маратовцев, матросов и арестованных, освобожденных из кремлевской гауптвахты.

— Брать тихо, братва, без галдежа, не орать.

— Этих сачков долго ли…

Вторая.

Утро вышло в свет синее в седом тумане. Вдруг туман зашатался, утро толкнулось, прорвалось и выбежало, прыгнув по крышам.

А солнце…

Солнце, — это оно, — затеплило циферблаты и от тепла раскорячились серебряные стрелки.

VII.

В городе так тихо, будто у всего населения отвалились уши.

На Козьем Бугре, решившем судьбы мятежа, телами, с тыла ползшими в наступление с Болтовым во главе, телами этими примята пыль. В тиски двух атак, с двух сторон, зажали мятежников до свету; одиночное «ура»; последних воплей их никто не слышал: часть обитателей с Козьебугровской стороны беженцами еще с вечера перебралась в город.

Облака фиолетовые, синие, голубые, по изгибам и выпуклостям меняя все тона, выцветали, чтобы стать небесной бесконечностью. Тогда утро прибывало и зрело без всплесков, без звуков, желтело и золотилось, пышное, триумфальное.

— Слава богу, нет большевиков. Посмотрите как тихо.

ДВА СЛОВА ОБ ОТВЛЕЧЕННОМ СЕМЕЙСТВЕ.

Чай пахучий, горячий чай, (белый хлеб к чаю), идет Володя, (Володя) в Кремль на расправу с большевиками идет он, Володя, СВЕЖИЙ, ОТ ВЧЕРАШНЕГО ПОРОХА. Столовая — червонная сеть. Она вся провеяна светом, им одним по голубой скатертке шелестит солнышко. Солнышко звездочками сияет на золотых погонах, вшитых во френч.

Мать-старушка, ее лицо опухло, покраснело, все выросло в радостные, гордые глаза:

— Благослови тебя бог, сыночек.

У него под френчем горячая радость, чай как вино: — Россию спасли.

Сестра:

— Сегодня казаки придут. Милые станичники на приземистых, гривастых, горбоносых лошадях.

Горожане забывчивы, забыли лампасы, а ведь у казаков лампасы, песни у казаков заунывные.

Но есть главное:

твердая власть.

Полный и седобородый, отцовским басом:

— Твердая власть и законность — это главное.

На стене висит группа:

Сонечка со знакомыми казачьими офицерами в белых кителях, выцвело все, — давно это было, в 13-м г. в мирное время, когда юность высвечивалась червонной пылью по синей утренней эмали, когда законность согревалась горячим, пахучим чаем с до-красна топленым молоком, как сегодня.

— Кушай, родной, ты жертвуешь жизнью.

Бас густел:

— Он обязан, я — отец и это сознаю.

Володя смеется:

— Сознаешь, когда все кончилось нашей победой.

— Ну, для родины… мы все обязаны…

Беды нет, тревога новая, так это непривычно, будто родился кто-то в семье, или — взрослый ее желанный сочлен вернулся.

Уходит Володя.

Теперь улицы как звенящие ручьи по весне, из ручьев река всех белогвардейских организаций, сливаясь по Московской, течет радостная в червонном утре, загибаясь на повороте Советского проезда, широко и звонко разбивая кремлевский вход.

Великолепно организовано. Даже пропусков никто не спрашивает, глядя на сияющий погон с горячей звездочкой.

Предупредить. Броситься.

А как броситься?

Как пройти через город? Для сердобольных, по улице в серой чаще домов, в синей чаще еще непонятного, но уже страшного дня: капканы, капканы, капканы; не пойдешь — мучься.