Круг Осени

Мы всегда думали, что ей придется хоронить меня, ведь я старше ее на двадцать семь лет. И вот как случилось на самом деле. В сущности, я даже не горюю, я не чувствую уже ничего. Я должен только похоронить ее. На фамильном кладбище уже готова могила, ее вырыли вчера — под проливным дождем. Дожди идут уже четыре дня — с самого дня ее смерти.

Может, и к лучшему, что все случилось именно так. Что больно мне, а не ей. Она очень боялась моей смерти.

Мы почти не говорили на эту тему, но однажды разговор все-таки случился — когда я свалился с необъезженной лошади и сломал себе обе ноги. Годри тогда была в столице, она примчалась на следующее утро, в совершенно невменяемом состоянии, вся в слезах. Она накричала на меня, потом разрыдалась, а немного успокоившись, вдруг сказала:

— Я не знаю, что я буду делать, если ты умрешь.

— Жить, — сказал я, но мы оба знали, что это неправда. Жить она не сможет.

Это отчасти — и даже в большей степени — моя вина. Я не должен был доводить до этого, нельзя было позволять ей так привязываться ко мне. Но… я допустил ошибку; я часто ошибался в жизни. Если бы Идрай убил меня тогда, она смогла бы это пережить. Она прожила без меня це-лый год. Но потом все изменилось, и основную роль в этом сыграло ее чувство вины. И мое одиночество, конечно.

В книгах это выглядит совсем иначе. Эти влюбленные, которые не могут жить друг без друга, они всегда молоды, красивы, а их страдания не-вероятно романтичны. В жизни же нет ничего романтичного. Страж Идрая и безрукий калека, который старше ее на тридцать лет. И это ведь проти-воестественно, когда двое живут — как единое целое. Годри так не кажется, но я слишком рано вошел в ее жизнь, и ей просто не с чем сравнивать. А я думаю, что это противоестественно и, в сущности, очень страшно — когда одному человеку совершенно необходим другой для того, чтобы просто жить. А теперь… я просто должен похоронить ее. Именно я, а не ее роди-тели, до которых ей никогда не было дела.

Два или три года назад в замке Хардн остановилась авеста с южной границы. Барон Дэр, отец Годри, был очень рад: не смотря на близость к столице, замок расположен в очень пустынной местности. А вечером, по-сле ужина, ко мне подошел командир авесты — грузный седой мужчина с красным лицом.

— Орд, не узнаешь?

И тогда я его узнал. Когда-то мы служили вместе на границе, потом он был одним из участников восстания, приближенным прежнего импера-тора. И вот как мы встретились

— А ты почти не изменился, Орд.

Я кивнул. Да, почти. Почти не изменился. Вот черт!

— Сядем, — сказал он.

Мы сели за стол, а он все смотрел на меня, и вид у него был смущен-ный.

— Как это с тобой случилось?

— Наша жизнь такая, — сказал я вяло, — Сам знаешь

— Да-а… — вздохнул он, — Так и есть…

— Как там на границе?

— Что там может быть? Война — она война и есть… Сам Идрай прие-хал…

— Я знаю.

— Ну, да. С его приездом дела пошли на лад. Да и Отце…

Я поднял голову. В красноватом отблеске свечей наши взгляды встретились, и он отвел глаза.

— Это Стража Идрая так теперь называют, — пояснил он, — Это ведь ты ее учил?

— Да, — сказал я.

— У нее твоя манера вести бой… Она вполне достойна твоего про-звища, Орд. И твоей славы.

Меня это как-то ужаснуло тогда — то, что ее зовут моим старым про-звищем. Годри всегда любила повторять: "я — это ты", — и в какой-то мере я соглашался с этим. Она действительно похожа на меня, но ведь это я ее вырастил. Только даже учителя и ученика не зовут обычно одним прозви-щем…

Последний раз я видел ее две недели назад. Была ночь, я вдруг про-снулся и увидел Годри, стоящую на коленях рядом с кроватью.

— Я не хотела тебя будить, — виновато сказала она.

Волосы у нее были мокрые, и с них капала вода — на улице шел дождь.

— Я на минутку, я только хотела посмотреть на тебя. Я просто свер-нула с дороги, меня там ждут. Я тревожилась за тебя: ты здоров?

— Я простудился…

— Ты береги себя, ладно? Ты ведь уже не мальчик.

— Ага, я старик.

Она прижалась мокрым лицом к моему лицу и стала осторожно це-ловать мои глаза, лоб, щеки.

— Нет. Нет. Какой из тебя старик. Ты еще и меня переживешь.

— Переоденься, ты же совсем промокла.

— Нет, мне пора, — она встала, — Ты береги себя. Я хотела тебе ска-зать…

— Что?

— Знаешь, о чем я жалею больше всего? Нет, я потом тебе скажу, ко-гда вернусь. Береги себя.

А через неделю пришло письмо. Оно начиналось без приветствий:

"Я так и не посмела сказать тебе это в глаза. Ты запретил мне гово-рить об этом, и я не говорила, но я много об этом думала. Тогда я специ-ально приехала, чтобы сказать тебе, но не посмела. Но так, на расстоянии, я могу сказать тебе об этом. Знаешь, о чем я жалею больше всего? О том, что тогда нам помешала тревога.

Знаешь, эта война за кольца…. Сейчас, когда я могу потерять свое кольцо, и Идрай может потерять свое, и каждый из нас, я не боюсь этого. Я боюсь только, что умру и оставлю тебя одного"

29-30 сентября 2000 г.

7. В покинутом храме.