Жизнь его становилась все более нереальной, внутренней правды в ней больше не осталось. Он, верно, не выдержал бы, не будь такая жизнь привычной для него с кентуккских времен, а так дни виделись ему добрыми и приятными. Зимой, когда ночи были благодатно темными, он совершал длительные прогулки по округе и находил в погребах морковь и картошку, сейчас ночи стали светлые, и это мешало ему добывать пропитание. Но жизнь шла своим чередом, на землю пришла весна, а за ней лето, в лесу теперь роились парочки, и Абелю на редкость повезло: как раз перед своим сараем, на рельсах, он обнаружил незапертый товарный вагон. Был вечер, и была тишина, никакого движения. Он наскоро обшарил вагон, и ему было легко и в охотку скатиться по насыпи с ящиком консервов. Причем все рядом — никаких транспортных издержек. Вернувшись к себе в халупу, он прочел на ящике: «Лосось норвежский». Просто дьявольское везение, что может сравниться с лососем? А может, в вагоне есть также и мясные консервы? На фабриках много чего делают, сосиски, как он слышал, окорок. Теперь Абель отбросил лень, голова у него работает, он уже снова у вагона, влезает наверх и читает надписи на ящиках: «Лосось», «Лосось». В вагоне полно и других вещей, так что Абелю приходится кое-что сдвигать в сторону, деревянный товар, стулья, кожи, меха, надгробные камни из мастерской. Наконец он находит ящики с сосисками и подталкивает один из них к двери.
Но тут какой-то человек с окладистой рыжей бородой прямо от глаз заглядывает в дверь вагона.
— Караулишь, значит? — говорит ему Абель.
— Чего-чего? Ты это о чем?
— А разве не ты здесь сторожем?
— Я недалеко уходил, как видишь, — говорит ему человек и злорадно скалится.
— Выходит, ты видел и того, кто уволок ящик?
— А был такой, кто уволок ящик?
— Он побежал к садоводству, — говорит Абель, указывая куда-то в сторону.
Человек смотрит в том направлении.
— Я ведь недолго… черт подери… я на минуточку отлучился к причалу. А с чем был ящик?
— Ну как по-твоему? Может, с могильными плитами?
— Так-так, а ты-то сам чего делаешь в вагоне? — с подозрением спрашивает человек.
— Могу сказать: он в меня бросил нож, вполне мог убить. Вот я и ищу этот нож.
Человек поднимается в вагон, и они начинают искать вдвоем.
Абель тем временем достает свой нож из футляра и говорит:
— Да вот же он!
— Подай сюда! — командует человек. — Его надо отнести в полицию.
— Отнеси, отнеси! Этот гад меня чуть не убил!
— Я все думаю, какой ящик он уволок?
— Чего тут долго думать! Достань накладную и сверь.
Оба вылезают из вагона.
Человек:
— Но ведь накладных у меня много — по одной из каждого магазина. Эдак придется весь вагон перерыть.
— И начальник станции тогда все узнает.
— Ну и что? Думаешь, я боюсь начальника?
— Ты ведь ушел с дежурства.
— Я ходил на мол… черт побери… я и пробыл там совсем недолго, ну от силы — час. Мне надо было переговорить по одному делу.
Абель делает вид, что хочет уйти.
— Слушай, — говорит человек и возвращает ему нож, — не стану я докладывать.
— Как?
— Не стану, только шум зря поднимется. Не стану, и все тут. Ты ведь никому не скажешь?
— Я? Да ни в жисть.
Но не всякий раз получалось так легко, порой ему приходилось выслушивать грубые слова и терпеть унижения, которые любого другого заставили бы бросить это дело.
Случалось, он бегал на станцию, когда приходили и отходили поезда, и отыскивал там вафельщицу. В дни своего процветания лично он обеспечил эту даму тележкой, корзиной и первоначальным капиталом, теперь же он дерзко подходил к ней и без спросу брал несколько вафель под тем предлогом, что желает узнать их качество. Поначалу женщина с улыбкой покорялась судьбе, но, когда это начало повторяться, она воспротивилась:
— Эй, эй, не забери у меня всю корзину!
Ему в общем-то было наплевать, что старушка сердится, но с ней была маленькая Регина, помогавшая бабушке, и она удивленно таращила на него глаза и словно бы не узнавала его с тех времен, когда он купил у нее «Безмолвного утешителя».
Абель хоть и опустился — но не был в нужде, точнее — редко был в настоящей нужде. Ему жилось не так уж и плохо, просто он был пустой и равнодушный к жизни. Дух его тоже не угас, требовалось немало поломать голову, чтобы не пойти ко дну, требовалась немалая доля изобретательности, чтобы придумывать всякие трюки, а когда он занимался своим ремеслом, которое не терпит дневного света, следовало глядеть в оба. Порой удавалось, порой нет, когда как, счастье переменчиво.
Но некоторым приходилось еще хуже, чем ему.
Однажды к нему заявился Алекс — не иначе это Лили показала ему дорожку. Он был чисто выбритый и вполне опрятный.
— Мы пропадаем, — сказал Алекс, — у нас скоро отберут дом.
— Иди-ка сюда, — сказал ему Абель, — ты, верно, проголодался.
— Ишь ты, что у него есть, — сказал Алекс, набрасываясь на угощение. Потом он огляделся по сторонам. Сарай был пустехонек, и все же Алекс сказал: — Лили считает, что мы вполне могли бы перебраться к тебе.
— Сюда?