Читаем Круг замкнулся полностью

— Да, но надо сделать так и вот так. А за работу можете получить этот нож.

— Что ты за тип?

— Моряк.

— На суше, черт возьми. Ну, садись.

Они продолжают болтать и во время бритья. Абелю приходится открыть, чей он сын.

— А, значит, смотрителя Бродерсена! Помню, помню, я читал в газете, когда он умер. Почтенный и работящий был человек. А из тебя ничего не вышло?

— Нет.

— И тебя это не тревожит?

— А ваш отец кто был? — спрашивает Абель.

— Мой? Учитель и пономарь в нашем приходе. Много лет подряд он был еще приходским старшиной. Меня с ним сравнивать никак нельзя.

— Мы все так говорим. Сын редко может сравниться со своим отцом, это почти всегда приходится слышать. И все гордятся своими отцами. Верно, и вашему сыну придется услышать, что он, мол, не идет ни в какое сравнение со своим отцом.

— Нет, я и в самом деле не Бог весть кто, — говорит парикмахер, — и очень надеюсь, что три моих сына достигнут большего. Правда, я на свою судьбу не жалуюсь, чего нет, того нет. Я выучился своему ремеслу, у меня собственное дело, и я никому ничего не должен.

Абель кивает:

— Так мог бы сказать и мой отец.

— А что другое мы можем сказать? Наша судьба предопределена.

Абель:

— Мой отец не мог бы прожить ни дня так, как живу я из года в год. Так жить он просто не умел. А умел он быть уважаемым человеком, чего как раз не умею я. Еще он умел встать поперек дороги каждому, кто способен занять его место на земле и быть при этом не хуже, чем он, а может, и лучше.

Возможно, парикмахер перестал его понимать, но тем не менее он сказал:

— А ты, видать, мастер разговаривать. Будто ты не совсем тот, кто есть.

— Не есть, а буду, — говорит Абель, — буду совсем другим. Я так решил. Просто я дожидался подходящего времени года, чтобы что-то предпринять.

— Ну вот, — говорит парикмахер и кланяется в знак того, что работа закончена.

— Возьмете нож?

— Нет, нет. А где ты живешь, где обитаешь?

— В городе, у складов. А обитаю в сарае.

Парикмахер качает головой.

— Не думайте, что там так уж плохо. Сейчас лето.

— Я о другом думаю — вообще странно как-то, жизнь может любого из нас поставить на колени. На вот, возьми бритву, вдруг она тебе пригодится. У меня скопилось много бритв, которыми я больше не пользуюсь. Присядь на минутку, я ее направлю для тебя.

Они продолжают беседу.

— У вас тут два стула, они вам нужны?

— Ага. Особенно по субботам, когда люди наводят красоту к воскресенью. И вообще перед праздниками. Тогда у меня здесь такая толчея, мой старшенький намыливает клиентов, а я стригу их и брею.

— Будь у вас какой недруг, вы бы запросто могли его убить, пока он тут сидит.

— На самом деле так не бывает. Будь у меня недруг, он бы пошел к другому парикмахеру.

— А дам вы тоже стрижете?

— Редко. Дамы обычно ходят к дамскому мастеру.

Простой, здоровый ход мыслей, ясные ответы. Повседневная жизнь — ни тебе роковой судьбы, ни особых событий. Семейство живет этажом выше, иногда там наверху что-то роняют на пол, и раздается сильный грохот, но это никого не смущает. Когда подходит обеденное время, вниз спускается сын, чтобы сменить отца; даже если заявится клиент, паренек вполне может побрить крестьянина или рыбака, но если заявится важный господин с тростью и перчатками, паренек колокольчиком вызовет отца. Словом, все идет как дай Бог всякому.

Абель берет бритву.

— Это такой пустяк для меня, — говорит парикмахер, — даже не стоит благодарности.

— А вот для меня это бритва, которая попала ко мне благодаря счастливому случаю, — отвечает Абель, специально преувеличивая значение подарка. — Буду придерживать рукой карман, чтобы не потерять ее по дороге.

Несколько дней спустя ему довелось помочь Ольге и аптекарю — у них лопнула шина. Машина заехала одним колесом на тротуар, аптекарь стоит и смотрит. Мимо проходят люди, но он никого не просит о помощи.

— Абель! — кричит Ольга.

— А, это вы, Бродерсен. А я вот неудачно заехал — прямо на тротуар.

— Ну, это беда небольшая.

Абель садится на место шофера и пробует подать машину назад. Ольга сидит рядом, раскрашенная и разнаряженная, свежая и красивая.

— Выйди на минутку, — говорит Абель, — мне надо залезть в ящик с инструментами.

— Ладно. Я могла бы и сразу выйти, но терпеть не могу, когда все на меня пялятся.

— Вид у тебя для этого самый подходящий.

— Абель! — восклицает она. — С каких пор ты у нас стал такой галантный?

Он поднимает машину домкратом, меняет колесо, а аптекарь стоит рядом и рассуждает: какое счастье, что вы проходили мимо. Я слишком много ездил, вот покрышка и лопнула, поэтому я заехал на тротуар. Еще слава Богу, что никого не задавил. Тысячу раз спасибо за помощь. Это так мило с вашей стороны.

Ольга же вполголоса ведет с ним свой разговор:

— Надо же, всякий раз, когда я попадаю в беду, ты тут как тут.

— Не так уж ты часто попадаешь в беду.

— Тебя так приятно о чем-нибудь попросить. Мне бы вообще надо поговорить с тобой, но это очень непросто. Мой муж сейчас живет один, как ты знаешь.

— Да! Я об этом кое-что слышал.

— Да, один. Ты не мог бы уговорить Лоллу ходить к нему?

— Вот уж не скажу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Лучшие книги за XX лет

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза